Анализ дневниковых записей Бабеля и его рассказов
Сравнение дневниковых записей Бабеля и рассказов, которые из них выросли, показывает, как воплощалось чувство «нераздельности и неслиянности» Бабеля с изображаемой реальностью. В дневнике мы читаем:
«Ужасное событие — разграбление костела, рвут ризы, драгоценные сияющие материи разодраны, на полу, сестра милосердия утащила три тюка, рвут подкладку, свечи забраны, ящики выломаны, буллы выкинуты, деньги забраны, великолепный храм — 200 лет, что он видел, сколько графов и хлопов, великолепная итальянская живопись, розовые патеры,
Все это вошло в рассказ «Пан Аполек», по праву считающийся автоманифестом Бабеля. Но подобия, повторения нет. Пан Аполек украсил местный костел и убогие сельские жилища иконами, где в лике святых изобразил окрестных крестьян. Он придал их лицам горделивость и величие.
Наивный экспрессионист, он своей страстной кистью разрушил
«…Я дал тогда обет следовать примеру пана Аполека»,- говорит рассказчик. Он клятвенно произносит: «И сладость мечтательной злобы, горькое презрение к псам и свиньям человечества, огонь молчаливого и упоительного мщения — я принес их в жертву новому обету».
Он отвечал на вопрос, который в дни польского похода записал в своем дневнике: «Что такое наш казак?» Давая, казалось, те же, что и раньше, ответы, находя в казаке и «барахольство», и «революционность», и «звериную жестокость», он в «Конармии» все переплавил в одном тигле, и Казаки предстали как исторические типы сознания, как художественные характеры с нерасторжимостью их внутренне сцепленных свойств. Характеры его героев были парадоксальны, границы между их душевными состояниями неуловимы, поступки неожиданны. Бабелю важно было показать бесконечную разнородность действительности, способность человека одновременно быть возвышенным и обыденным, трагическим и героическим, жестоким и добрым, рождающим и убивающим.
Бабель мастерски играет переходами, нажимает на разные клавиши, и наша оценка тоже проходит всю шкалу чувств, колеблясь между ужасом и восторгом.
…Дьяков, «бывший цирковой атлет, а ныне начальник конского запаса — краснокожий, седоусый, в черном плаще и с серебряными лампасами вдоль красных шаровар», эффектно подъезжал к крыльцу, где скопились местные жители, «на огненном англоарабе…» . Но, мгновенно перевернув ситуацию, Бабель дальше показывает, что так, по-цирковому красиво, Дьяков подъезжает… к жалким крестьянам, у которых конармейцы отбирают «рабочую скотину», отдавая за нее износившихся армейских лошадей.
Крайне просто было бы сказать, что за ярким оперением Дьякова писатель разглядел убогую душу. Но важно другое: как переворачивается ситуация, как меняются местами «высокое» и «низкое», какое значение получают вариации и оттенки во время этой, казалось бы, игры, как внутренне взаимосвязаны элементы этого зрелищного языка и что обнаруживается на глубине характеров.
Анализ дневниковых записей Бабеля и его рассказов