Анализ романа «Разгром» Фадеева А. А

Роман «Разгром» — это лироэпическое произведение, где сочетается и толстовская «поступь» прозы, и «полет» поэзии, где описание и переживание слиты в многозначительных подробностях, где даже пейзажи по-своему романтичны, эмоционально значимы.

Вот пример психологической зоркости А. Фадеева. Пойманного белыми Метелицу, жизнелюбивую натуру, допрашивает белый офицер. Метелице ясно, что его ждет смерть, и весь допрос ему попросту противен. Вдруг офицер, глядя на его изрытое, рябое лицо, спрашивает, как бы внося ненужную, фальшивую

для Метелицы ноту человечности, сожаления, хрупкой надежды, как бы сближающую их через барьеры, о чем-то постороннем:

— Оспой давно болел?

Зачем этот вопрос? К чему случайная, никуда не ведущая сентиментальность? Метелица раздражен, он не принял подобной наводки мостов, игры в гуманизм, фальшивого «очеловечивания» поединка. Он не хочет цепляться за жизнь, стать расслабленным, униженным перед врагом:

«Он растерялся потому, что в вопросе начальника не чувствовалось ни издевательства, ни насмешки, а видно было, что он просто заинтересовался его рябым лицом. Однако, поняв это, Метелица рассердился

еще больше…»

И так во всем. Реальная подробность в романе подается заостренно, наглядно. Для выявления ее сущности создается особая ситуация, сюжетная поправка. «Прообразом Левинсона был И. М. Певзнер — командир Особого Коммунистического отряда… Бакланов — юный помощник И. М. Певзнера Баранов; в фигуре «увертливого и рыжего» Канунникова соратники А. Фадеева узнавали партизанского курьера Кононова…» Детали кульминационного момента романа — встреча дозорного Морозки с белоказачьей засадой — так близки описанию реального случая, о котором идет речь в донесении от 7 ноября 1919 г. командира Сучанского отряда Петрова-Тетерина: «В деревне Орехово я наскочил на засаду противника: ехавшие в дозоре Морозов и Ещенко убиты вплотную. Морозов выхватил наган и дал два выстрела в офицера.

Бандиты дали залп из засады и убили моих бойцов». «Своею смертью товарищи Ещенко и Морозов спасли отряд», — отметил исследователь С. В. Заика.

В «Разгроме» последняя ситуация романтически преображена, заострена. Морозна не просто выстрелил во врагов, угрожавших ему непосредственно: он «выхватил револьвер и, высоко подняв его над головой, чтобы было слышнее, выстрелил три раза, как было условлено…»

Реальная ситуация весьма резко, в трагедийно-романтическом плане преображена, героизирована — до выстрелов Морозка убедился, что Мечик действительно предал его, предал отряд. Герой пережил и чувство своей правоты в споре с этим себялюбцем, эгоистом, и более глубокое чувство родства с бойцами, с доверившимися ему людьми. Все это пережил и автор. Эти три выстрела — три точки в сюжетных линиях, в диалогах с Левинсоном, чуть не отобравшим у него оружие после кражи дынь, с Варей, которую он все-таки любил, наконец, с Мечиком, неуязвимым в спорах, в искусстве самозащиты.

Реализм Фадеева, образно говоря, — это окрыленный мечтой реализм, этот реализм обусловил все искусство концентрации действия, резкую очерченность характеров Левинсона, Морозки, Метелицы и их антипода Мечика.

Как сочетаются реалистические и романтические словесные краски при раскрытии характера Левинсона?

В романе изображено множество крупных и мелких деяний, в которых этот герой — человек невысокого роста, уязвимый перед ударами судьбы, знающий, как мы видели, сомнения и состояния бессилия, — как бы плывет по течению, по воле событий. Наступают на район японцы и белоказаки — он уводит отряд, заранее готовит походные сухари. Он просит доктора Сташинского сократить мучения безнадежно больного Фролова…

Надо накормить отряд — он отнимает свинью у крестьянина-корейца. Наконец, будучи прижат казаками к болоту, он, спасая отряд, приказывает строить гать. В повседневном быту он то перевоспитывает Морозку, способного воровать дыни на бахчах, то внимательно выслушивает исповеди Мечика, изумляясь одному: какой набор из простого самолюбия, сознания своей исключительности, неуважения к партизанам-шахтерам, к Морозке и Метелице живет в нем. «Вот тебе и на… ну — каша!» — думал Левинсон…

В один из моментов Левинсон вдруг, как мученик Христос, преодолевает боли и страдания своего земного тела и «чувствует прилив необыкновенных сил, вздымавших его на недосягаемую высоту». Писатель, правда, оговаривается, «спасая» героя от сходства с неземным Мессией: «И с этой обширной, земной человеческой высоты он господствовал над своими недугами, над слабым своим телом…» Но эта высота и это господство — в известном плане именно неземные, порождаемые Идеей, завтрашним днем, мечтой. «И неотвратим конец пути»,- писал Б. Пастернак о проницательности своего Гамлета-Христа в «Докторе Живаго». Фактически все время в Левинсоне происходит осознание неотвратимости его пути.

С одной стороны, он видит всю скудость и бедность жизни старого, «ветхого» человека, живущего «еще в грязи и бедности, по медленному и ленивому солнцу», а с другой — он видит мир иной, способен укреплять в себе волю к «преодолению этой скудости и бедности», велений «злого и глупого Бога».

В чем смысл этой борьбы, раскрывающей жизненные позиции Морозки и Мечика?

Характер Морозки, ординарца Левинсона, — может быть, самый живой народный характер в «Разгроме». Герой проходит перед духовным взором читателя сложный путь: от бесшабашности, безответственности перед отрядом, перед шахтерами, «угольным племенем», от наплевательского отношения к Варе, своей неверной жене, он приходит к высокому чувству братства, к пониманию своей обделенности в любви. Но если психологическая жизнь Левинсона или скрыта, или закреплена в его цитатных формулах о новом человеке, о том, что «он превращался в силу, стоящую над отрядом», то Морозка раскрывается во внешне бездумных действиях, в ситуациях драматичных, в поворотах сюжета.

То он ворует дыни — не из жадности, а скорее из озорства: да зачем ему одному целый мешок дынь? Он спасает Мечика… И снова — почти бессознательно, в азарте.

Он просто увидел среди бегущих в панике чужую беспомощность, слабость и как бы захотел поделиться с ним своей силой, смелостью, умением…

В этом сопоставлении двух героев — огромная правда романа. Вроде бы ни о чем серьезном «не думающий» Морозка, не знающий своей личности, явно забывший о ней, и все время сосредоточенный только на себе, своем «я» Мечик в итоге приходят к финалу предельно противоположными… Морозка имеет моральное право сказать о Мечике: «Сбежал, гад…»

Вся его бессознательная неприязнь к Мечику, обиды на Варю, чего-то еще искавшую в этом трусе и эгоисте, якобы возвышенном существе, оказались оправданными: он трудно распознавал малодушие, ненадежность Мечика, долго ругал себя, а не его, приписывал раздражение своей ревности… Но оказалось, что дело было не в одной ревности, не в зависти Морозки к образованности, учености Мечика… Морозка стихийно угадал, что у них с Мечиком разные представления о счастье, о будущем: они внешне едины до тех пор, пока успешно идут дела, пока далека опасность, но…

Едва возникла опасность для отряда, для Морозки, как Мечик, «тихо вскрикнув, соскользнул с седла и, сделав несколько унизительных движений, вдруг стремительно покатился куда-то под откос…».

Трус оказался еще и многоречивым: виноваты перед Мечиком в итоге те же партизаны, не понимавшие его, способные «жить такой низкой, нечеловеческой, ужасной жизнью…».




Анализ романа «Разгром» Фадеева А. А