Анализ сборника стихотворений «Новые стихотворения» Мережковского Д. С
Семантические контрасты сборника Мережковского «Новые стихотворения», вобравшего стихи первой половины 1890-х годов, расширяли ту систему контрастов, которая была намечена в «Символах», предыдущем его сборнике. Окрепшее увлечение самодостаточной, не связанной путами этики полнотой «жизни», выше которой «нет на земле ничего» , соседствовало, с одной стороны, с ощущением ее «бессмысленного мученья» и гностико-романтической устремленностью к «родимым небесам» , а с другой — с христианско-религиозными мотивами.
«Дионисийское»
Подобные мотивы — одна из лучших иллюстраций того, что первоначальная рецепция представлений Ницше об относительности моральных ценностей и его критики христианского аскетизма обнаруживала у Мережковского немало «общего с массовым ницшеанством». Его сборник 1896 г. продемонстрировал, впрочем, не только это, но и широту спектра воздействия ницшевских идей и связь этого воздействия с рудиментами прежней идейно-образной системы. Так, например, императив «жизнь люби» мог представать у Мережковского неотрывным от нужды «беспредельную скорбь беспредельно любить», сохраняя и «в муках» «радостный смех» , что задавало — по очевидной аналогии с основными философемами книги Ницше «Рождение трагедии…» — контуры той углублявшейся в неразрывность «радости-страдания» картины мира, которая станет одной из основных примет символистской эпохи, напряженно интересовавшейся проблематикой дионисийского-аполлинического.
Преступающая «все законы» «новая красота» могла подаваться в симбиозе с жертвенностью — в открывавшем сборник стихотворении «Дети ночи» оформлявшее авторскую позицию декларативно-коллективное «мы» определялось позой «слишком ранних» «предтеч», обреченных гибели провозвестников нового, напоминавшей и о ницшевской «любви к дальнему», самопреодолении ради будущего, и о характерно народническом лейтмотиве обреченности одиноких героев.
В стихотворении «Изгнанники» радость отчужденности от людей и счастье изгнанничества оборачивалось любованием «жертвой неизвестной», буквально воспроизводившим мотив незаметного подвига ранней лирики Мережковского.
Увлечение «цветами зла», тяга к «неведомому» явили в сборнике новые грани «бодлеризма» Мережковского. Его интерес к поэту «опасному и таинственному», вышедшему «из глубочайших недр, из сердца жизни», был достаточно пионерским и предварил массовое открытие французского поэта в России в 1890-е годы. В 1880-е и начале 1890-х годов, впрочем, в оригинальных произведениях Мережковского ориентация на Бодлера или невольные переклички с ним просматривались главным образом в более или менее частных тематических и образных схождениях и в сфере общеромантического, вроде скуки существования в уродливом мире и трактовки темы «равнодушной природы».
В «Новых стихотворениях» родственны Мережковскому становятся более фундаментальные качества, присущие миру создателя «Цветов зла». Сама контрастность тем сборника отчасти напоминала о бодлеровской полярности религиозного начала и стремления установить тождество света и тьмы. Но смысловая контроверсность «Новых стихотворений» представала более прямолинейной, а христианские мотивы — заметно более каноничными, нежели бодлеровская религиозность. Это особенно заметно в текстах, в той или иной мере сходных. Возможно, в частности, что создавая свое «De profundis», Мережковский вступал в диалог и с Бодлером.
Но если у последнего адресат его «De profundis clamavi» соблазнительно двоится, то у Мережковского ощущение искушения и греховности, «проклятости» «я» гораздо более акцентировано, победа остается за традиционным христианско-покаянным сознанием.
(1 оценок, среднее: 5,00 из 5)Анализ сборника стихотворений «Новые стихотворения» Мережковского Д. С