Блуждания Памяти и Совести в лирике Ахматовой
О философской стороне лирики Анны Ахматовой, кажется, всерьез не писали. Между тем она представляет собой несомненный интерес. Взгляд Ахматовой на мир был своеобразен и достаточно последователен.
Как акмеистка в свой ранний период, она была противницей растворения живого, вещно-телесного и материального мира в тех мистических и мистических категориях, которые были свойственны символистам, исходившим из субъективно-идеалистических посылок и принципиального агностицизма.
Ахматова, подобно своим собратьям по «Цеху поэтов», признавала
То же и в чувстве
С этой точки зрения власть и могущество искусства представлялись ей огромными и вряд ли даже обозримыми. Она любила передать это удивление читателю, когда имела возможность еще раз убедиться в фантастической нетленности человеческой культуры, в особенности такого хрупкого и невечного материала, каким является, например, слово. В последние годы жизни поэтесса много переводила из древнеегипетской поэзии, фрагментарно дошедшей до нас на обрывках папирусов. Об этих переводах хорошо написал Сергей Наровчатов. В своей маленькой вступительной заметке к публикации ахматовских переводов он говорил: «Наша передовая Русская культура вбирает в себя все добрые начала, составляющие основы художественного мышления человечества.
Много тысяч лет назад люди любили, радовались и страдали столько же искренне и глубоко, как мы с вами. Самовластный луч поэзии, сквозя через века, соединяет нас с ними во времени. Золотыми пылинками в этом луче светят человеческие судьбы.
Они запечатлены в строках, переведенных Ахматовой из древнеегипетских папирусов. Эти переводы по значимости стоят в ряду лучших достижений наших мастеров художественного перевода»1. Здесь хороши слова о самовластности луча поэзии, которым Ахматова выхватывает из кромешной тьмы прошлого человеческие судьбы и тем самым как бы дарует им новую жизнь в сегодняшнем дне.
В ее художественном мышлении искусство действительно представлялось наделенным чудодейственной и вряд ли с чем сравнимой властью.
В переводе «Прославление писцов» читаем: Построены были двери и дома, Но они разрушились, Жрецы заупокойных служб исчезли, Их памятники покрылись грязью, Гробницы их забыты. Но имена их произносят, читая эти книги, Написанные, пока они жили
Много раз обращалась Ахматова к этой мысли, так или иначе варьируя ее и вновь подтверждая. В заметке о Пушкине она, например, писала: «Говорят: пушкинская эпоха, пушкинский Петербург. И это уже к литературе прямого отношения не имеет, это что-то совсем другое. В дворцовых залах, где они танцевали и сплетничали о поэте, висят его портреты и хранятся его книги, а их бедные тени изгнаны оттуда навсегда.
Про их великолепные дворцы и особняки говорят: здесь бывал Пушкин или здесь не бывал Пушкин. Все остальное никому не интересно. Государь император Николай Павлович в белых лосинах очень величественно красуется на стене Пушкинского музея; рукописи, дневники и письма начинают цениться, если там появляется магическое слово «Пушкин»…»
Ахматова, при всем своем отличии от символистов, унаследовала от них, иногда вопреки — своей воле, свойственное им представление о некоей музыкальной взаимопроникающей основе мира, таинственно совмещающей в себе разновременные и разноплоскостные среды. В то же время как художник-реалист она предпочитала четкую материальную деталь, играющую роль своеобразного обозначителя истинной глубины данного переживания или ситуации. Отсюда — крайняя лаконичность, скупость, но одновременно и экспрессивность ее письма, предполагающего обязательность читательского активного сопереживания.
(1 оценок, среднее: 5,00 из 5)Блуждания Памяти и Совести в лирике Ахматовой