«Человек бунтующий»
Только то есть поэзия, что делает меня
Чище и мужественнее.
Р. Эмерсон
Герой дореволюционного Маяковского — Человек с большой буквы. Он как бы разместил в своей душе все, что доступно взору и воображению, — колоссальный мир с конфликтами, катастрофами, революциями. А потому все вокруг этого человека пронизано его волей, его мыслью, все оживает под его взглядом.
Позиция раннего Маяковского необыкновенно активна. Она преображает мир. Этот мир кажется фантастичным.
Все оттого, что страсти, в нем бушующие, организуются в целенаправленные
Герой, нарисованный Маяковским, решительный, деятельный, непримиримый, сразу же столкнулся с современным ему буржуазным обществом.
Буржуазный существователь, мещанин и делец и установленные им социальные отношения не выдерживали требований героя.
«Повелитель Всего» — так в поэме «Человек» назван хозяин буржуазного мира, поработивший людей и вещи, нелеп и абсурден в звездной Вселенной, в которой живет герой Маяковского.
Если все, что связано с главным героем, оживает, обретает лицо,
Потому прежде всего и сам «Повелитель Всего» не имеет пи лица, ни смысла. Это обожравшаяся, ненасытная утроба -«желудок в панаме»! Это — слепая кишка, а «на слепую кишку хоть надень очки, кишка все равно ничего б не видела».
Это — «рот один, без глаз, без затылка», «Брюхо», на котором можно «играть в крокет», «туша опоенная».
Человека тут проглотила утроба. Неразличимо его лицо. У него нет сколь-нибудь сложных мыслей, кроме «нажраться лучше как». Все невероятно упрощено, элементарно.
От человека остались только односложные качества, так что даже страшно. И для поэта фантастичны не его собственные отношения с миром огромных измерений, со звездами и кометами, с небом и солнцем — они в порядке вещей, — а фантастично вот что:
Неведомое ни на суше, ни в пучинах вод, старательно
Работает над телячьей ножкой загадочнейшее существо.
Глядишь и не знаешь: ест или не ест он.
Глядишь и не знаешь: дышит или не дышит он.
Два аршина безлицего розового теста: хоть бы метка была
В уголочке вышита.
Два аршина без метки.
Неодушевленная масса.
Студень.
Слизь.
Чем-то напоминающее человека, но не человек!
И опять это не случайная картина. Нам предстоит вчитываться в новые ряды образов, где по своему происхождению живое оказывается мертвым, индивидуальное — безликим, значительное — ничтожным.
Обратим внимание на то, какие яркие сатирические образы находит поэт! Ресторанная публика — «Кресла облиты в дамскую мякоть». Гробокопатель — ученый — «Смотрят: и ни одного человеческого качества. He человек, а двуногое бессилие». Судья — механизм — «Глаза у судьи — пара жестянок мерцает в помойной яме».
Женщина, ставшая приложением к своему туалету — «На вас белила густо, вы смотрите устрицей из раковины вещей».
Вот так прекрасное тело становится бесформенной мякотью; человек разумный — двуногим бессилием.
Ho проследим дальше, как развивается тема. Из этой неодушевленной материи, из одноклеточных существ, внешне похожих на людей, возникают полуорганические массы и фантастические чудовища: «массомясная быкомордая орава», толпа — «стоглавая вошь»; «обрюзгший жир», вытекающий по человеку из дверей ресторана.
Эта ожиревшая, жрущая, дрожащая, разлагающаяся, вязкая масса не только отвратительна сама по себе.
Она своим существованием оскорбляет Человека, того человека, который достоин самой прекрасной участи.
«Стоглавая вошь» засиживает и загрязняет мир. Она словно залезает в глаза Человеку, чтобы разрушить установившиеся дружеские связи со Вселенной, извратить их смысл и цели. Возникает трагическое несоответствие между лучшими стремлениями Человека и непосредственным социальным бытием, его фантастической тупостью, несправедливостью, невежеством.
Маяковский ненавидит обожравшийся торгашеский мир.
Его ненависть ищет союзников.
«Братьями» и «сестрами» поэта становятся отверженные, оскорбленные, выкинутые за порог общества: «В гное моргов искал сестер. Целовал узорно больных».
Он — предводитель этих несчастных и униженных: «Все эти, провалившиеся носами, знают: я — ваш поэт». С вызовом, пугая лицемерно-благопристойных буржуа, он предлагает свое имя на знамя забитым и презираемым.
Он открыто призывает к мятежу: «Ищите жирных в домах-скорлупах и в бубен брюха веселье бейте! Схватите за ноги глухих и глупых и дуйте в уши им, как в ноздри флейте».
На мой взгляд, поэтический мир Маяковского необыкновенно контрастен.
Вдумайтесь: Человек, равный Вселенной, объединяется с людьми «дна», которые отброшены и задавлены наглыми хозяевами жизни. Похоже на неравный союз! Ho в чем же тогда его смысл?
Для Маяковского красив не единственный избранный человек. Красивы люди, освобожденные от цепей «Повелителя Всего», «адища города». Они способны построить другую, лучшую жизнь. Он видит человеческое везде, где только можно его увидеть. Все люди — великая ценность.
Надо только суметь открыть в них «душ золотые россыпи».
Думается, главный герой Маяковского как бы объединяет в себе все человеческие сокровища. В нем «золотые россыпи» превратились в целые залежи, в сплошное человеческое чудо: «черепа шкатулку откройте, сверкнет драгоценнейший ум». Все потому, что в шкатулку эту по крупицам собрана мудрость людей, тех, над которыми он «водительствует», которых зовет к мятежу.
Ho одновременно в нем — и все их страдания. Он и расплачивается за всех. В нем — горе и боль всей земли.
Они переполняют его: «Вот я, весь боль и ушиб»; «Затравленным зверем над миром встаю».
В стихотворении «Я и Наполеон» — целое собрание образов нечеловеческой муки, к которой приговорила его роль отверженных. «Он раз к чуме приблизился троном, смелостью смерть поправ, — я каждый день к зачумленным по тясячам русских Яфф!»
В 1799 году в Яффе, чтобы ободрить павших духом солдат, Наполеон посетил чумной госпиталь.
Человеку, сострадающему всем людям, говорит Маяковский, каждый день едва ли не тысячу раз приходится совершать этот подвиг.
И если такому человеку грозит гибель, то с ним погибает огромный мир. Гибель его превращается в действие вселенского масштаба. «Привяжи меня к кометам, как к хвостам лошадиным, и вылечи, рвя о звездные зубья». Маяковский ненавидит зло всей жизни, и он сочувствует всем угнетенным и отверженным. Фантастические зрелища раннего Маяковского, весь оживший, страдающий мир — от солнца и звезд до безглавых калек и увечных — это не искусные выдумки.
За ними стоят муки человека, не удовлетворенного существующим порядком жизни.
Это человек, торопящий события, стремящийся переделать несправедливую жизнь. Это человек, в своем воображении рисующий утопические картины человеческого братства и новое благоустройство мира, торжество справедливости и разума, распространяющегося не только на Земле, но во всей Вселенной.
Такова поэзия раннего Маяковского: не только исследующая, анализирующая, но и преображающая мир.
«Человек бунтующий»