Человек и человечество в древнегреческой культуре
Понятие личности входит в культуру любого народа лишь на определенном этапе развития. В первобытном обществе человек вообще не осознавал или почти не осознавал своего «Я». Он был слит со своей общностью, он растворялся в ней без остатка — и даже не думал об этой «растворенности». Тогда, разумеется, и проблемы, вынесенной в заглавие данного раздела, просто не могло возникнуть.
Разговор о каких-либо правах личности может начаться лишь тогда, когда в ту или иную культурную традицию войдет само понятие личности.
В менталитет древних
Древние греки относились к таким людям с почтительным ужасом.
Именно за непокорность божественной воле обречены были нести в царстве Аида бремя вечных мук коринфский царь Сизиф и правитель города Сипила Тантал. Сизиф был славен своей хитростью, благодарая которой скопил неслыханные богатства. Но пришло время смерти, и по душу Сизифа был послан бог смерти Танат. Однако чересчур возгордившийся Сизиф решил, что способен обмануть даже богов и отвести от себя самой судьбой предначертанный конец. И действительно, удалось Сизифу обмануть бога смерти Таната и заковать его в оковы, в результате чего на земле люди перестали умирать. Это, конечно, было непорядком и не устраивало богов.
Танат был освобожден богом войны Аресом и исторг душу Сизифа. Но и в подземном царстве Сизиф не смирился со своей долей и вновь обманул Таната. Отпросившись на время из царства Аида, чтобы принести подземным богам богатые жертвы, Сизиф вернулся на Землю и, в изложении Н. А. Куна, «остался в пышном дворце своем и весело пировал, радуясь, что один из всех смертных сумел он вернуться из мрачного царства теней».
Ну могли ли бессмертные боги простить подобную наглость? И после того, как душа Сизифа была исторгнута окончательно, он был, в назидание другим, «осужден вскатывать на высокую, крутую гору громадный камень. Напрягая все силы, катит его в гору Сизиф.
Пот градом струится с него от тяжелой работы. Все ближе вершина; еще усилие, и окончен будет труд Сизифа; вырывается из рук его камень и с шумом катится вниз, подымая облака пыли. Снова принимается Сизиф за работу.
Так вечно катит камень Сизиф, и никогда не может он достигнуть цели — вершины горы». Отсюда и пошло выражение «Сизифов труд». Хотя, впрочем, эта кара хоть и жестока, но она не убивает до конца свободной воли Сизифа. Ведь он и в жизни мечтал совершить невозможное — обмануть саму смерть — до самого последнего момента надеялся на это, но в конце концов был побежден.
Вот и в загробной жизни он сам, напрягая все силы, вскатывает камень в гору. До тех пор пока он это делает в его душе живет надежда.
В этой каре словно бы в назидание другим навечно запечатлелись сам бунт Сизифа и изначальная обреченность этого бунта. Много веков спустя, уже в XX веке, А. Камю будет рассматривать труд Сизифа как форму бунта — пусть даже обреченного.
А откуда пошло выражение «Танталовы муки»? Выражение это связано с именем другого обитателя мифологического мира древних греков, правителя города Синила Тантала, сына Зевса и смертной женщины, владельца неисчислимых богатств и любимца богов. В изложении Н. А. Куна, «боги смотрели на своего любимца как на равного себе». В его дворце небожители останавливались во время своих «командировок» на Землю — и достаточно весело проводили там время. Танталу удавалось даже доставать пищу, предназначенную только для богов, — амброзию и нектар.
Да, боги смотрели на него как на равного себе.
Но значило ли это в глазах древних греков, что и он сам по этой причине мог смотреть на себя как на богоравное существо? Вовсе нет. Что дозволено богам — то не дозволено смертным.
А Тантал не понимал этой разницы — и, возгордившись, начал раздавать своим смертным друзьям амброзию и нектар, а затем начал разбалтывать людям тайны олимпийских богов. Наконец, желая утвердить своевсевластие, надругавшись и над человеческой моралью, и над богами, пригласил богов на лир и подал им мясо своего сына Пелопса. Но боги разгадали тайну кушанья, которое подал им Тантал.
Не столько за жестокость его наказали, сколько за надругательство над богами. Тантал, в изложении Н. А. Куна, «несет ужасное наказание. Мучимый жаждой и голодом, стоит он в прозрачной воде.
Она доходит ему до самого подбородка. Стоит ему лишь наклониться, чтобы утолить свою мучительную жажду. Но едва наклоняется Тантал, как исчезает вода, и под ногами его лишь сухая черная земля. Над головой Тантала склоняются сочные фиги, румяные яблоки, гранаты, груши и оливы; висят низко над головой, почти касаются его волос тяжелые, спелые гроздья винограда. Изнуренный голодом, протягивает он руки за прекрасными плодами, но налетает порыв ветра и высоко уносит плодоносные ветви.
Не только голод и жажда терзают Тантала, вечный страх сжимает его сердце. Над его головой нависла скала, едва держится она, грозит ежеминутно упасть и раздавить своей тяжестью Тантала. Так мучается царь Синила, сын Зевса, Тантал в царстве ужасного Аида вечным страхом, голодом и жаждой».
Вот это и есть Танталовы муки.
А вот миф о Ниобе. С огромным сочувствием описана в мифе дочь Тантала Ниоба, счастливая мать семи сыновей и семи дочерей, которые были «прекрасны, как юные боги». Тантал был детоубийцей; для Ниобы весь смысл Жизни заключался только в ее детях.
Но Ниоба, как и Тантал, совершила непростительный в глазах богов грех — гордая своими детьми, Ниоба забыла, кому этим обязана, и дерзко отказалась приносить жертвы богине Латоне и ее детям — Аполлону и Артемиде.
А это богами и прощается; и потому дети гордой Ниобы были убиты, а сама оцепеневшая от горя Ниоба стала символом вечной скорби. По мере формирования городов-государств в культуру древних греков стало входить осмысление другой проблемы — проблемы места отдельной личности внутри объемлющих ее человеческих сообществ — рода с одной стороны и государства — с другой. Наряду с этим возникла и проблема выбора приоритетов — каков может быть достойный выход, например, в ситуации, когда сталкиваются долг перед родом и долг перед государством? Обе эти проблемы нашли отражение в трагедии Софокла «Антигона», написанной в 441 г. до н. э. Здесь личная правда героини и ее долг перед родом вступают в противоречие с государственным интересом. Вообще проблема трагического противостояния личности и объемлющего ее целого стала одной из «стержневых» для мировой культуры проблем.
В античности осмысление этого противостояния отразилось в противостоянии двух философских направлений.
Крайний антииндивидуализм, лежащий в фундаменте платоновского «идеального государства», а также философия Аристотеля, создавшая систему координат, в рамках которой, по характеристике великого русского философа С. Л. Франка, «не общество производно от человека, а, напротив, человек произволен от общества; человек вне общества есть абстракция, реально столь же невозможная, как невозможна живая рука, отделенная от тела, к которому она принадлежит».
И философия Эпикура, провозглашающая самоценность отдельного человека. Впоследствии осмысление этой проблемы в разных вариантах станет достоянием практически всех направлений философского и художественного освоения бытия: европейское средневековье внесет в осмысление этой проблемы идею религиозного аскетизма.
Осмысляется эта проблема и Пушкиным — автором «Медного всадника», и Л. Н. Толстым — автором «Войны и мира». Трагические потрясения XX века определили центральное место этой проблемы в системе взглядов многих писателей XX века.
Человек и человечество в древнегреческой культуре