Чтобы труд принес плоды, надо, чтобы он был по душе
Золя навсегда сохранит веру в непререкаемое право художника на оригинальное творческое самовыявление. Это отнюдь не противоречило его пониманию натурализма. И уже в самые ранние годы борьба за «свободу «думать» и «мечтать», за безраздельное «служение красоте» постепенно даже не уступает место, а как-то органически сживается у него с представлением о новом типе литератора, работающего для широкой аудитории. Конечно, рассуждения юного Золя достаточно противоречивы. Настаивая на том, что «единственное средство сохранить
Утверждение: «Я ненавижу коммерцию в искусстве» соседствует с другим: «Я не хочу, чтобы, создавая произведение, поэт уже думал о том, как он его продаст, но когда произведение закончено, я хочу, чтобы он продал его. Поскольку поэт не получает поддержки от общества… я хочу, чтобы поэт обеспечил себе кусок хлеба своим трудом, и считаю такой заработок даже почетным» .
Отстаивая позиции
Золя с его осуждением пассеизма и живым интересом к современности не мог заинтересовать какой бы то ни было возврат к прошлому, даже литературный. Отсюда его критическое отношение к классицизму. Упоминая о драматургах XVII ст., Золя с восхищением отзывается о Мольере. В письме Байлю он заявляет: «Чем дальше я продвигаюсь, тем больше Мольер становится моим учителем».
Но эти слова отнюдь не связывают его с классицизмом. Как явствует из письма, Золя в тот момент собирался писать поэму о Жанне Д Арк. Интересен подход Золя к вопросу литературных влияний.
Он с почтением называет имена Гомера, Вергилия и других, но, чувствуется, что они потеряли для него всякую актуальность. Нельзя, конечно, отказаться от классического наследия, трудно избежать подражаний. Молодой поэт, еще лишенный творческого опыта и собственной манеры, невольно заимствует многое из греческой, римской, и северной мифологии и литературы, думает Золя.
Но для настоящего художника — это только материал для стиля; содержание поэзии, как и ее форма, должны быть у него всегда новыми, отвечать запросам века. Гений современности скажет: «Мы мысли новые вливаем в новый стих» .
Стремление к самостоятельности и новаторству, вера в свой талант уже тогда типичны для Золя. «Найти нехоженую тропинку», «выделиться из толпы писак», создать новую форму, «воспеть народы будущего», «величие человечества» Золя мечтает уже в 20 лет. Он понимает, что критика романтизма не должна идти по линии возрождения классицистического направления. Нужно создать новое искусство. «Возродить театр, не создавая ни трагедии, ни драмы, жанров равно фальшивых, создать шедевры разума и настоящей человеческой страсти, черпая его величие в правде,- это, я повторяю, достойная, но трудная и страшная задача» .
Итак, Золя уже теперь в значительной мере подготовлен к приятию реалистического искусства. Остается выяснить, как он относился в те годы к явлениям современной реалистической литературы и какой смысл вкладывал в само понимание реального.
Среди прочитанных Эмилем в 1858-1862 гг. книг нельзя обнаружить ни одного крупного произведения. Кажется маловероятным, чтобы он мог до сих пор не читать Бальзака, не слышать о шуме, поднятом вокруг «Мадам Бовари». Но трудно представить также, чтобы, прочтя эти книги, Золя не упомянул о них вовсе.
Стал ли бы он собирать крохи реального у Мюссе, Жорж Санд и других, если бы уже знал Бальзака.
Вероятно, прав М. Клеман, объясняя позднее знакомство Золя с реалистическим направлением периодом затишья, в который молодой поэт вступает в литературу. Действительно, около 1860 г. Шанфлери уже «успел закончить карьеру романиста», книги Дюранти проходили незамеченными, новый роман Флобера «Саламбо» не давал повода к «появлению новых реалистических манифестов», а снова заострившая проблему реализма «Жермини Ласерте» Гонкуров еще не была написана. Следует добавить, что чтение Золя в те годы даже в Париже оставалось несистематическим и во многом определялось еще юношескими провинциальными вкусами.
Литературных знакомств и связей, которые могли бы направить его интересы, у Золя не было.
Единственное прямое упоминание о «реалистической школе» относится не к литературе, а к живописи. К тому же Золя при своем возвышенном взгляде на искусство относится к официальному термину «реализм» неодобрительно, понимая его как претензии рабски «подражать природе», как лишенное поэтичности копирование жизни. Но вместе с тем на страницах его писем все чаще мелькают слова «личность», «характер» и т. п. «Человечность» и «правда чувства» привлекали Золя еще у Мюссе, «жизненными» он находил персонажей Мольера.
Перечитывая романы Жорж Санд «Лукреция Флориани», «Чертово болото», «Андре», Золя восхищается их героями, потому что это — «живые образы, настоящие портреты, оригиналы которых часто встречаются в действительности» . У Данте и Мильтона он находит соединение, высоких идей и героических образов с глубокой человечностью.
Чтобы труд принес плоды, надо, чтобы он был по душе