Цивилизация «хвастливого острова» в романе «Холодный дом»

У английской буржуазии, обладавшей огромными «заморскими» территориями, вошла в поговорку фраза: «Солнце никогда не закатывается в британских владениях». Диккенс, однако, не склонен гордиться этим обстоятельством. Нет, пусть лучше солнце иногда заходит в английских колониях, но лишь бы оно не освещало такого позорного зрелища, как трущобы Одинокий Том. Цивилизация «хвастливого острова» — так Диккенс называет Англию-основана на «варварстве».

Она развивается потому, что есть тысячи Джо, которых общество ставит в нечеловеческие

условия. Джо с самого рождения и до последнего часа-вне закона. У него много врагов, но главный враг — общество, которое олицетворяет полицейский, от него Джо нет покоя ни днем, ни ночью.

Джо внушает подозрения, его отовсюду гонят, приказывая «проходить» и «не задерживаться»: а вдруг он замыслил недоброе.

Но куда ему идти? «Насчет этого мне ничего не приказано,- отвечает квартальный.- Мне приказано, чтобы этот мальчишка не задерживался на одном месте». Конечно, «великие светила», направляющие ход общественной жизни, не желают, чтобы Джо ушел «совсем»: Джо и сотни тысяч таких, как

он,- основа благополучия и блеска «великих светил». Но пусть он пребывает в невежестве и бедности, пусть будет доволен своей участью и не мечтает о лучшем. Так удобнее и спокойнее для тех, кто ничего не хочет менять в общественном порядке. Общество разобщено, констатирует Диккенс, а классы враждебны друг другу.

Бесконечно далек богатый сэр Лестер от нищего подметальщика улиц, а миледи Дедлок, хотя и прибегает к его помощи, когда ей нужно разыскать могилу Хоудона, не может скрыть отвращения при виде Джо.

Еще никогда Диккенс так близко не подходил к пониманию причин общественного неравенства, нищеты народа, его угнетения. И смерть Джо — обвинение этому общественному порядку. Диккенс не раз, как мы знаем, показывал читателю смерть ребенка или подростка.

Смайка сгубила жестокость Ральфа Никльби и Сквирсов. Малютку Нелл убили болезнь и лишения. Поль — жертва эгоизма и коммерческого честолюбия богатого отца.

Но Смайк умирает на руках Николаса, и память его священна. Нелли безболезненно угасает в тихом пристанище, и смерть ее горько печалит друзей. Поль уходит, окруженный заботой и комфортом, около — любящая и любимая сестра.

Джо погибает потому, что общество обрекло его на голод, болезни, бесприютность, невежество, гонения. Умирает он в чулане чужого дома, на чужом тюфяке, и, хотя рядом добрые люди, он никому не нужен, его никто не любит. И торжественно, горестно, гневно возвещает Диккенс об этой смерти тем, кто в ней виноват:

«Умер, ваше величество! Умер, милорды и джентльмены. Умер, вы, преподобные и неподобные служители всех культов. Умер, вы, люди.

И так умирают вокруг вас каждый день».

Ни в каком другом романе Диккенс еще не утверждал так страстно и непримиримо права детей и нигде так резко не высказывал своего убеждения: в плохо, несправедливо устроенном обществе больше всех страдают дети бедняков.

Верит ли Диккенс по-прежнему в «благожелательность» высших и «преданность» низших? Нет, эта вера рухнула. В чем же тогда спасение Англии? Может быть, все-таки в бурном промышленном развитии?

Может быть, в добрых хозяевах-фабрикантах вроде энергичного мистера Раунсуэлла, победившего на выборах в парламент сэра Лестера? Да, Диккенс питает некоторые надежды на мистеров раунсуэллов: побольше бы таких процветающих заботливых промышленников. Однако мы не видим мистера Раунсуэлла «в деле» и не знаем, как выражается его забота о рабочих.

Впрочем, не удивительно: ведь в жизни раунсуэллов что-то не наблюдалось.

Для чего же тогда живет человек, что его ждет в будущем, на что он может надеяться? Отвергая «оптовую» благотворительность дам-филантропок, Диккенс верит в эффективность индивидуального, посильного добра. Добро — вот смысл жизни. Помощь человеку — вот ее оправдание.

Пусть каждый, как добрая и самоотверженная Эстер, делает все, чтобы «предотвратить падение слабых».

Кстати, Эстер один из удачных женских образов Диккенса. Удачный, может быть, потому, что она полна той «любовной человечности», которая выражается просто, активно, искренне. Эстер помогает Джо, утешает несчастную жену кирпичника, плачущую над мертвым ребенком; она шьет приданое Кедди Джеллиби, так как миссис Джеллиби нет дела до свадьбы дочери. Эстер выхаживает свою маленькую горничную, девочку Чарли, тоже заразившуюся оспой от Джо. Она и мистер Джарндис добры к мисс Флайт, и благодаря им старушка больше не голодает.

Выйдя замуж за доктора Аллена Вудкор-та, Эстер уезжает с ним в йоркширский городок, где ее мужа ждет благородное поприще врача бедноты, а ее — роль его помощницы. Но ведь этого мало, мало! Такое посильное добро не спасло от смерти даже одного Джо, а их сотни тысяч!

Вот почему «Холодный дом» — мрачный роман. Мрачна сама действительность. Тени сгущаются.

Конечно, уничтожить веру Диккенса в конечное торжество добра эти тени социального зла не могут. Тем и силен его гуманизм: зло не будет существовать вечно — Диккенс в этом уверен. В самом себе зло несет отрицание и так же в конце концов уничтожится от «самовозгорания», как дряхлый старьевщик Крук, прозванный «лордом-канцлером». А пока надо делать добро, осмысленно и плодотворно работать на благо людей.

Этой надеждой Диккенс открывает 50-е годы — время создания своих зрелых, замечательных социальных романов.




Цивилизация «хвастливого острова» в романе «Холодный дом»