Диана

Богини девственной округлые черты,

Во всем величии блестящей наготы,

Я видел меж дерев над ясными водами.

С продолговатыми, бесцветными очами

Высоко поднялось открытое чело,-

Его недвижностью вниманье облегло,

И дев молению в тяжелых муках чрева

Внимала чуткая и каменная дева.

Но ветер на заре между листов проник,-

Качнулся на воде богини ясный лик;

Я ждал,- она пойдет с колчаном и стрелами,

Молочной белизной мелькая меж древами,

Взирать на сонный Рим, на вечный славы град,

На желтоводный Тибр, на

группы колоннад,

На стогны длинные… Но мрамор недвижимый

Белел передо мной красой непостижимой.

Диана Впервые — Сборник 1850 г. Глубокий интерес к античному миру и античному искусству пробудился у Фета очень рано и сопровождал поэта всю жизнь. Творения древних ваятелей не раз вдохновляли фетовскую лирику; подлинным шедевром стало стихотворение, посвященное статуе Дианы. Критик Василий Боткин писал в 1857 г. в статье о Фете: «Никогда еще немая поэзия ваяния не была прочувствована и выражена с такою силою. В этих стихах мрамор действительно исполнился какой-то неведомой, таинственной жизнью: чувствуешь,

что окаменелые формы преображаются в воздушное виденье…

Признаемся, мы не знаем ни одного произведения, где бы эхо исчезнувшего, невозвратного языческого мира отозвалось с такою горячностью и звучностью, как в этом идеальном, воздушном образе строгой, девственной Дианы. Это высочайший апофеоз не только ваяния, но и всего мифологического мира!»

В фетовском «влечении к античности» наиболее проницательные читатели угадывали насущную, жизненную потребность души современного человека. «Последние две строки этого стихотворения полны такой страстной жизненности, такой тоски, такого значения, что мы ничего не знаем более сильного, более жизненного во всей нашей русской поэзии». Так писал по поводу фетовской «Дианы» Достоевский, который в самом акте создания подобного стихотворения чувствовал «моление перед совершенством прошедшей красоты и скрытую внутреннюю тоску по такому же совершенству»




Диана