Душа русского крестьянина в «Записках охотника»
Тургенев — первый среди русских писателей — показал живые души, души простых крестьян, в которых вековой гнет не убил лучших человеческих качеств — ума, доброты, глубокого понимания красоты, стремления к правде. Уже первым рассказом «Хорь и Калиныч» писатель опровергает господствовавшее мнение, будто бы простым людям чужды тонкие чувства. Нежная дружба связывает двух столь различных по характеру крестьян
Хоря и Калиныча. Калиныч — натура поэтическая, Хорь практичен и рассудителен. Характеризуя Хоря, Тургенев сравнивает
Но друзья гармонично дополняют друг друга. С изумлением наблюдает автор их встречу: «…Калиныч вошел в избу с пучком полевой земляники в руках, которую нарвал он для своего друга, Хоря Старик радушно его приветствовал».
Старозаветный крепостник Стегунов, казалось бы, добрейший человек»: «низенький, пухленький, лысый, с. двойным подбородком, мягкими ручками и порядочным брюшком… большой хлебосол и балагур…» Он «никогда ничем не занимался и даже «Сонник» перестал читать». Его философия проста: «коли барин — так барин, а коли мужик
С такой — же «добрейшей, улыбкой» прислушивается он к звукам, доносящимся из конюшни: там по его приказу секут буфетчика Васю. Прихлебывая чай с блюдечка, он произносит в такт ударам: «Чюки-чюки-чюк! Чюки-чюк! Чкжи-чюк!» Спокойной обыденностью происходящего Тургенев подчеркивает бесчеловечность крепостного права. В лице Стсгунова представлено старое, дикое барство.
Но еще страшнее барство современное, «культурное». Отставной гвардейский офицер Аркадий Павлович Пеночкин получил «отличное» воспитание. В его доме все устроено на европейский манер.
Он «культурно» выжимает соки из своих крестьян и так же «культурно» наказывает дворовых. Когда лакей, подал ему неподогретое вино, он позвонил и, не повышая голоса, сказал вошедшему слуге: «Насчет Федора… распорядиться…»
Этот эпизод привел В. И. Ленин в статье «Памяти графа Гейдена» для характеристики «гуманности» либералов: «Тургеневский помещик тоже «гуманный» человек… по сравнению с Салтычихой, например, настолько гуманен, что не идет сам в конюшню присматривать за тем, хорошо ли распорядились выпороть Федора. Он настолько гуманен, что не заботится о мочении в соленой воде розог, которыми секут Федора. Он, этот помещик, не позволит себе ни ударить, ни выбранить лакея, он только «распоряжается» издали, как образованный человек, в мягких и гуманных формах, без шума, без скандала…»
Крепостной крестьянин — жертва не только помещика, но и его помощников — бурмистров, приказчиков, без-стыдно наживающихся за счет крестьян. «Зверь — не человек; сказано: собака, пес, как есть пес», — характеризует бурмистра Софрона крестьянин Анпадист. К этому же типу принадлежит и Николай Еремеич.
Вся читающая Россия увидела в «Записках охотника» живое, правдивое, высокохудожественное отражение русского быта. Однажды, рассказывал Тургенев, на платформе одной маленькой станции к нему подошли двое молодых людей, «по костюму и по манерам вроде мещан или мастеровых. «Позвольте узнать,- спрашивает один из них, — вы будете Иван Сергеевич Тургенев?» — «Я».- «Тот самый, что написал » Записки охотника «?» — «Тот самый». Они оба сняли шапки и поклонились мне в пояс. «Кланяемся вам,- сказал один из них,- в знак уважения и благодарности от лица всего русского народа».
Другой только молча поклонился».
Книга встревожила крепостников. По распоряжению Николая I цензор, пропустивший отдельное издание «Записок охотника», был отстранен от должности. Правительство искало повода, чтобы расправиться и с автором книги. Такой повод скоро представился. Тургенев писал Полине Виардо: «Я, по высочайшему повелению, посажен под арест в полицейскую часть за то, что напечатал в одной московской газете несколько строк о Гоголе…
Хотели заглушить все, что говорилось по поводу. смерти Гоголя, — и, кстати, обрадовались случаю подвергнуть вместе с тем запрещению и мою литературную деятельность».
Сидя под арестом, он написал рассказ «Муму». Изображая старую барыню, писатель придал ей черты своей матери, а в основу рассказа положил действительный случай из ее жизни. По своей антикрепостнической направленности рассказ является прямым продолжением «Записок охотника».
Душа русского крестьянина в «Записках охотника»