Фигура Ивана Грозного в исторической поэме Лермонтова
Если в Степане Калашникове личная воля наполнилась громадным общественным содержанием, не вместившимся в узкие границы формального права, если в Кирибеевиче воплотилась злая личная воля, лишенная всякой опоры в народных обычаях и несовместимая с народной правдой, то в Иване Грозном олицетворена формальная сила закона. В этом смысле Иван IV — самая сложная фигура поэмы. С одной стороны, царь — хранитель закона, и ему поручена волей судьбы высшая светская власть над народом.
Иван твердо выполняет народные установления, его нельзя упрекнуть
Хорошо тебе, детинушка, Удалой боец, сын купеческий, Что ответ держал ты но совести. Молодую жену и сирот твоих Из казны моей я пожалую
Надо отметить, что фигура Ивана Грозного привлекала русских историков. В начале 20-х годов XIX века Николай Арцыбашев выступил со статьей «О свойствах царя Ивана Васильевича». Точка зрения была направлена против истолкования образа Ивана Грозного у Карамзина.
Статья вызвала большой шум. Споры возобновились в конце 20-х — начале 30-х годов,
Суть точки зрения заключалась в том, что Иван Грозный был принужден к жестокостям обстоятельствами. В условиях того времени эта точка зрения приобретала реакционный смысл, поскольку оправдывала деспотизм. Можно думать, что Лермонтов отчасти воспользовался мнением Н. Арцыбашева, не изобразив Ивана Грозного жестоким по; натуре.
Однако Лермонтов далек от оправдания деспотизма: Иван Грозный жесток уже потому, что он царь, а царская власть подавляет вековые народные установления. Здесь Лермонтов неожиданно сближается с Пушкиным. Внимание Лермонтова, возможно, привлекла и мысль И. Арцыбашева о том, что Иван Грозный «изъявлял беспрерывное уважение к законной любви», хотя сам нарушил обычай — «женился противу уставов Церкви»,
Но, с другой стороны, царь слепо следует христианскому закону, превращая народный обычай в игрушку самодержца, а царская милость оборачивается несправедливостью. Противоречивость фигуры Грозного подчеркнута не только резким переходом царя-от милости к гневу и от гнева к милости, но также тем, что, будучи хранителем закона, он его невольно нарушает. Степан Парамонович сознает уже совершившееся распадение царской воли с народной правдой и отказывается сообщить царю причины своего поступка:
Я скажу тебе, православный царь: Я убил его вольной волею, А за что про что — не скажу тебе, Скажу только богу единому
Высшим судьей над собой купец признает суд божий — суд парода. Тем самым царская власть осуществляет слепое, формальное право, лишь внешне похожее на освященное народными поверьями, а фактически уже не опирающееся на них и противоположное им. Оттого такой мрачной и жестокой иронией проникнуты зловещие слова Грозного:
«А ты сам ступай, детинушка, На высокое место лобное, Сложи свою буйную головушку. Я топор велю наточить-навострить, Палача велю одеть-нарядить, В большой колокол прикажу звонить, Чтобы знали все люди московские, Что и ты не оставлен моей милостью…»
Трагедия Степана Калашникова получает, таким образом, дополнительное освещение. Степан Калашников выступает против «царской силы самовластия» как олицетворения формальной, чуждой народным принципам и устоям мертвой силы. Она коренится не только в противоречивости его собственного сознания, но и в не зависящих от этого сознания обстоятельствах.
Царь воплощает такую социальную силу, которая чужда народному духу, хотя, согласно обычаям, могущество царя — в точном и справедливом исполнении вековых традиций, выработанных народом.
Посылая Калашникова на плаху, царь решительно расходится с народом, который оправдывает Степана Парамоновича. Самодержавная власть противостоит народу как враждебная ему сила, выполняющая исключительно карательную функцию. В «Песне…» заранее предрешены как победа Калашникова над Кирибеевичем, олицетворяющим оторванное от народной почвы личное начало, так и гибель Калашникова в столкновении а царем-тираном, в котором символизирован чуждый народу самодержавный произвол.
В «Песне…» Лермонтов не избежал и некоторой идеализации старины. Совершенно ясно, что перед нами не реальная Россия XVI века и не достоверно изображенный быт, где царили в семье строгие и даже жестокие порядки. Идеализация старины связана с романтическими иллюзиями, но она с лихвой перекрывается той художественной истиной жизни, которая благодаря этой идеализации позволила Лермонтову выразить существенные стороны его эпохи. Так иногда ложная с точки зрения научной теории мысль приводит к большим поэтическим открытиям.
Ведь идея превосходства родовых устоев над цивилизацией, по существу своему, глубоко реакционная. Но есть в ней такие черты, которые при определенном подходе обнаруживают свою неисчерпаемую истинность и могут служить точкой отсчета для познания жизни в верном направлении. Исходя из романтической иллюзии, из романтического представления о средневековой эпохе, Лермонтов пришел к выводам, которые художественно обогатили сознание современников.
Фигура Ивана Грозного в исторической поэме Лермонтова