Философские взгляды Эмилии Бронте в романе «Грозовой перевал»
В «Грозовом перевале» нашли свое отражение сложные философские взгляды писательницы. Здесь сказались свойственные для Эмилии Бронте представления о мироздании. Роман свободен от ортодоксальной религиозности: Хитклиф и Кэтрин Эрншо отвергают власть церкви и традиционные представления о загробном мире.
Охваченная своей большой земной страстью, Кэтрин уверена, что была бы глубоко несчастна в раю и не будет знать покоя, если даже ее зароют в землю на двенадцать футов и обрушат церковь на ее могилу.
Разлученных при жизни Хитклифа
Характерная романтическая образность появляется в языке романа, когда Э. Бронте заставляет героев высказываться о своей любви или рисует патетические сцены. «Люби он ее всем своим ничтожным существом,
И у Кэтрин сердце такое же глубокое, как мое. Как моря не вместить в отпечаток конского копыта, так ее чувство не может принадлежать безраздельно Линтону». «Грозовой перевал» имеет сложную, но очень четкую композицию. В нем почти нет второстепенных действующих лиц.
Каждый из персонажей обрисован резкими и яркими мазками и несет максимальную сюжетную нагрузку. Внимание читателя не отвлекается на детали; все повествование, похожее своим трагизмом и мрачностью на древнюю сагу, сконцентрировано вокруг одной темы — любви Кэтрин и Хитклифа. В своей работе, посвященной «Грозовому перевалу» Эмилии Бронте, Вирджиния Вулф писала: «Грозовой перевал» — книга более трудная для понимания, чем «Джейн Эйр», потому что Эмилия — больше поэт, чем Шарлотта. Шарлотта все свое красноречие, страсть и богатство стиля употребляла для того, чтобы выразить простые вещи: «Я люблю», «я ненавижу», «я страдаю».
Ее переживания хотя и богаче наших, но находятся на нашем уровне. А в «Грозовом перевале» Я вообще отсутствует. Здесь нет ни гувернанток, ни их нанимателей. Есть любовь, но не та любовь, что связывает мужчин и женщин. Вдохновение Эмилии — более обобщенное.
К творчеству ее побуждали не личные переживания и обиды. Она видела пред собой расколотый мир, хаотичную груду осколков и чувствовала в себе силы свести их воедино на страницах своей книги. От начала и до конца в ее романе ощущается этот титанический замысел, это высокое старание… сказать устами своих героев не просто «я люблю» или «я ненавижу», а «мы, род человеческий» и «вы, предвечные силы…».
Эмилия Бронте дала нам понять, о чем ее мысль.
Эта мысль слышна в маловразумительных речах Кэтрин Эрншо: «Если погибнет все, но он останется, жизнь моя не прекратится; но если все другое сохранится, а его не будет, вся вселенная сделается мне чужой и мне нечего будет в ней делать». В другой раз она прорывается над телами умерших: «Я вижу покой, которого не потревожить ни земле, ни адским силам, и это для меня залы бесконечного, безоблачного будущего — вечности, в которую они вступили, где жизнь беспредельна в своей продолжительности, любовь — в своей душевности, а радость — в своей полноте». Именно эта мысль, что в основе проявлений человеческой природы лежат силы, возвышающие ее и подымающие с подножию величия, и ставит роман Эмилии Бронте на особое, выдающееся место в ряду подобных ему романов».
Проблема женской эмансипации занимает чрезвычайно важное место в русской и зарубежной литературе. Одной из писательниц, впервые остро поставившей вопрос о положении женщин, в европейской литературе стала Жорж Санд. Она впервые увязывает личную свободу женщины с общей проблемой социального освобождения.
Взгляд Жорж Санд на положение женщины в обществе позволяет ей прийти к выводу, что во времена античности и в эпоху Возрождения женщина занимала более почетное положение, играла более значительную роль в духовной жизни государства, нежели, например, при Людовике XV, в эпоху разнузданного разврата, нанесшую браку смертельный удар.
Нравственный мир Бронте отрицал и сейчас существующий порядок вещей, при котором моральное оскудение человека, агрессивное стяжательство, духовная эксплуатация личности, психологическое и материальное закабаление обществом считаются нормой и закономерностью. Это отрицание — их завет будущему. «Жизнь есть борьба, и все мы должны бороться», — провозгласила Шарлотта Бронте свой девиз в тесных и холодных стенах хауортского дома, и ее услышали во всем мире. Вся жизнь сестер Бронте была неустанной борьбой духа, не только страдавшего, но выстоявшего в борьбе и сумевшего житейские поражения переплавить в творческую победу.
Бронтевская тема женского равноправия с мужчиной в мире чувств и мыслей прослеживается в романах современных английских писательниц, например, Маргарет Дрэббл и Дорис Лессинг. На наш взгляд, однако, героини и Дрэббл, и Лэссинг все еще тщатся доказать и себе, и окружающим эмоциональную, человеческую, психологическую значимость своего женского «естества» — то, что вполне было ясно уже Джейн Эйр, Кэтрин Эрншо, Агнес Грей и Люси Сноу, не говоря, в частности, о Шарлотте Бронте, прекрасно понимавшей зависимость индивидуальной свободы — и несвободы — женщины от «фундаментальных» общественных причин, что порой игнорируют современные романистки, расценивающие проблему женского равноправия с позиции извечной «борьбы полов».
Говоря об английской традиции воплощения знаменитой бронтевской героини, нельзя не упомянуть и о такой ее литературной «реминисценции», как Сара Вудраф Джона Фаулза, бросающая вызов условностям, осмеливающаяся любить наперекор буржуазным викторианским условностям. Своей страстностью, своеволием, удивительной слиянностью с природой в широком смысле слова — и с природой страстей, и с дикой, заброшенной пустошью, которую Сара избирает для своих одиноких прогулок, она напоминает не только Джейн Эйр, но и Кэтрин Эрншо Эмилии Бронте.
Философские взгляды Эмилии Бронте в романе «Грозовой перевал»