И. С. Шмелев в воспоминаниях современников
ЮЛ. Кутыриш: «Среднего роста, тонкий, худощавый, большие серые глаза… Эти глаза владеют всем лицом… склонны к ласковой усмешке, но чаще глубоко серьезные и грустные. Его лицо изборождено глубокими складками-впадинами от созерцания и сострадания… лицо русское, — лицо прошлых веков, пожалуй, — лицо старовера, страдальца. Так и было: дед Ивана Сергеевича Шмелева, государственный крестьянин из Гуслиц, Богородского уезда, Московской губернии, — старовер, кто-то из предков был ярый начетчик, борец за веру — выступал при царевне
Предки матери тоже вышли из крестьянства, исконная русская кровь течет в жилах Ивана Сергеевича Шмелева».
К. В. Деникина: «Без малого четверть века продолжались наши дружеские отношения, жили наши семьи в Париже и часто на лето уезжали вместе то на берег моря, то в горы.
Небольшого роста, худенький, с лицом аскета, с быстрыми движениями, сразу загорающийся — Иван Сергеевич так же страстно реагировал на малые дела, как и на большие. Судьба какой-нибудь птички, выпавшей из гнезда, его так же волновала, как и крупные события. Когда мы летом жили «на лоне природы»,
Оба они с женой были как-то беспомощны в устройстве своей жизни, и это очень действовало на нервы писателю. Так, у них много лет не было постоянной квартиры; нанимали меблированную на несколько месяцев в Париже, а потом, на летний сезон, — в деревне.
Я не раз пыталась им помочь, но это было нелегко, уж очень порывистый был Иван Сергеевич. Когда в июне 1934 года я нашла им домик, писатель радостно согласился, потом вдруг категорически отказался, а через неделю передумал опять и прислал телеграмму, чтобы домик задержать во что бы то ни стало. Его следующее письмо ко мне заканчивалось так: «Воображаю, как Вы возмущены моей нерешительностью и говорите: ну и путаник этот наш писатель, не дай Бог!
Верно! Каюсь…»
Подписано: «Беспокойный и трепыхающийся Ив. Шмелев». Так же «беспокоен» был Иван Сергеевич в своем писании. Он брался одновременно за несколько тем, бросал иногда начатое, через некоторое время возвращался к нему; то загорался так, что писал день и ночь, и Ольга Александровна изнывала в беспокойстве за его здоровье, то месяцами мучился всякими сомнениями и не мог написать ни строчки…»
Дьяченко М.: «Сойдя с трамвая у мэрии Севра, я стала по каменным ступеням подниматься на улицу Соловьев. Крутой подъем среди зеленеющих садов по слегка размытой дождем дороге невольно напомнил мне Алушту. И в памяти моей встала маленькая хибарочка на вершине балки, окруженная сползающими к берегу виноградниками, с безбрежной пеленой синеющего моря внизу.
С какой любовью занимался тогда Иван Сергеевич своим маленьким садом, цветами и овощами, какую борьбу приходилось ему вести из-за них с целой семьей неугомонных курочек, каждой из которых хозяин дал меткое прозвище, начиная с пестренькой «Купчихи», с развальцем расхаживавшей между клумб. А сколько хлопот причинял красавец павлин, подымавший с раннего утра шум над самой головой Ивана Сергеевича и требовавший много корма, в то время когда каждая горсть крупы была на учете.
«Дорого он мне стоит, да красив, мерзавец!» — говорил Иван Сергеевич, любуясь веерообразным хвостом своего любимца.
А сколько забот требовали кролики: «Саша Черный», «Андрей Белый», «Горький» и другие.
Как радовался Иван Сергеевич этой крошечной усадебке с ее пернатыми и четвероногими обитателями, так художественно и любовно описанными им в «Солнце мертвых»!..
Усевшись в кресло после чая, Иван Сергеевич, к моему великому наслаждению, читает свою проникновенную «Царицу небесную». В его художественном чтении как живой выступает образ Горкина — с его своеобразной народной речью, его говорком на «о», его деловитостью, глубоким чувством церковной красоты, его нежной привязанностью к маленькому барчонку — типичный образ верного приказчика и дядьки…
Неземным миром и всепрощающей любовью веет от благостного образа Той, Которая «все видит, все знает и все прощает», как любвеобильная Мать. Грустно становится на душе чуткого мальчика, когда небесная Посетительница покидает двор, и будничная жизнь вновь властно вступает в свои права.
Художественный реализм и нежные, глубокие мистические переживания сливаются в одно гармоничное целое в этом прекрасном очерке».
И. С. Шмелев в воспоминаниях современников