Истоки «Тихого Дона»
Истоки «Тихого Дона» — у порога мелеховского куреня. На тропинке, ведущей от берега Дона к родному базу, происходит и последняя встреча с Григорием: «Он стоял у ворот родного дома, держал на руках сына…
Это было все, что осталось у него в жизни, что пока еще роднило его с землей и со всем этим огромным, сияющим под холодным солнцем миром».
Чтобы понять глубокую художественную целесообразность и эффективность подобной структуры произведения, следует привести слова Ромена Роллана о композиции «Войны и мира» Л. Толстого:
«Меня
Не надо обладать особой наблюдательностью, чтобы заметить, что и в «Тихом Доне» «вход и выход через маленькие двери» и в «Тихом Доне» «последняя
Шолохов, освещая путь Григория, не поставил точку в тот момент, когда герой находится в рядах Красной Армии, хотя, как уже было сказано, на это имелись основания в действительности, в этом направлении его подталкивала критика и даже читатели, потому что концепция его романа не сводилась к судьбам казачества в годы гражданской войны, а обнимала широкий круг проблем социалистической революции. Писатель в освещении первого этапа революции имел возможность опереться на опыт последующих лет, что создавало предпосылку показа Григория Мелехова в широкой исторической перспективе.
Путь Григория в рядах Красной Армии не получил завершения, ибо писатель связывал с его образом проблемы, решение которых осуществлялось по мере дальнейшего развития и углубления социалистической революции.
Неоднократно высказывалось мнение, что Шолохов не показал подробно Григория в конной Буденного якобы потому, что служба у красных не затрагивала его сердца, не касалась нравственных основ его личности, была лишь способом замолить грехи, избежать справедливого возмездия за участие в мятеже. Подобное суждение возможно лишь при полном игнорировании индивидуального своеобразия характера, которому ни в малейшей мере не были свойственны ни лицемерие, ни приспособленничество. Высказанная им еще Копылову мысль о том, что главное в достижении победы — это «дело, за которое в бой идешь», идеально гармонировала с его прямой, благородной натурой. Поэтому рассуждения о том, что в Первой Конной Григорий сражался за чуждые ему интересы, неправоверны. Он сражался там за идеалы, не в полной мере осознанные им, не во всем объеме и полноте осмысленные, но приемлемые в главном, ибо то была борьба за свободу родины, против интервентов.
То были давние его враги — генералы и офицеры, представители барства, неприязнь к которым была старинной и непреходящей.
Григорий Мелехов возвращался в хутор Татарский как демобилизованный красный командир нравственно очищенным, обретшим равновесие, преодолевшим душевный кризис, печать которого так резко обозначилась на его облике в дни мятежа.
Он возвращался домой с сознанием своего права на мирную жизнь, с честными намерениями и чистыми помыслами.
Ранним осенним утром вернулся Григорий Мелехов в родной курень — демобилизованный красный командир. Мать он уже не застал в живых. Безмерным было счастье Аксиньи, а дети…Их любовь, их тоска, их незащищенное сердце вносят в повествование мотив, с которым невозможно не считаться при решении проблем, связанных с образом Григория. Рождается желание благополучного сюжета.
Такова логика непосредственного отклика на мысли и стремления героя «Тихого Дона».
«Всем не потрафишь. Ведь пишут же: Григорий Мелехов должен остаться живым. Всем хочется хорошего конца. А если, скажем, конец будет пасмурный?»
Это было сказано в августе 1938 года — именно в те дни и было, вероятно, найдено решение судьбы Григория и развязка «Тихого Дона».
Посетив родные могилки, Григорий думал о детях: «Какие-то они стали не по летам сдержанные, молчаливые, не такие, какими были при матери».
Шолохов широко осуществляет нравственно-психологическое обоснование идеи желательности благополучного исхода, снятия трагической коллизии. Однако желаемое не может выступать универсальным принципом художественности. Когда желаемое ставится над сущим, разрушается правда искусства. Об этом писал еще Гегель, имея в виду, вероятно, те произведения буржуазного искусства, в которых интересы мещанского благонравия и благополучия торжествуют над объективной правдой действительности:
«…Аристотель, как известно, видел подлинное действие трагедии в том, что она должна возбудить и отчистить страх и сострадание. Заявляя так, Аристотель понимал под этим не простое чувство согласия или несогласия с моим субъективным состоянием, приятное или неприятное, нравящееся или отталкивающее — это самое поверхностное из всех определений, которое только в новейшее время решили сделать принципом успеха и неуспеха».
Шолохов сурово отбросил «это самое поверхностное из всех определений», заметив: «Всем хочется хорошего конца. А если, скажем, конец будет пасмурный?».
На следующий день по прибытии Григория в родной хутор произошел разговор между ним и Михаилом Кошевым, внесший крутой перелом в течение сюжета.
Кошевой видит в Григории врага, Григорий же не понимает и не принимает его упреков и обвинений:
» — Враги мы с тобой…
— Были.
— Да, видно, и будем.
— Не понимаю. Почему?»
Кошевой прямо говорит о причинах своего недоверия:
» — Ненадежный ты человек.
— Это ты зря. Говоришь ты это зря!».
Драматизм ситуации усиливается. Григорий фактически признал правоту Кошевого, когда, «глядя в упор, спросил»: «А ты мне веришь?» Ответ был предельно ясен:
«Нет! Как волка не корми, он в лес глядит».
Истоки «Тихого Дона»