Исторический путь Григория Мелехова
Григорий Мелехов в полной мере познал и горечь крушений иллюзий и мучительное чувство позора. Однако тяжкие опыты поисков правды и для него не прошли бесследно. Стихийные порывы сменяются способностью к размышлению.
Намечаются нравственно-психологические предпосылки эволюции характера в том направлении, которое нелегкой ценой было выстрадано массами казачества.
Шолохов, освещая исторический путь и социальные стимулы действий казачества, интересовался не только тем, что порождало трагические заблуждения, но и теми началами народной
Проводя грань между реализмом и ремеслом копировавщиков жизни, надо решительно подчеркнуть, что цели писателя-реалиста не ограничиваются сферой внешнего правдоподобия, что характер его интересует и в свойствах, еще не успевших проявиться, но пребывающих в нем
«Что я называю настоящим искусством? — вдруг оживился Л. Н. — а вот что: я вас вижу в первый раз: у вас голова, руки, ноги, как у всех людей, черты лица такие или иные. Это и я вижу и все видят. Но вот, если сумею войти внутрь вас, забраться сюда, если вызову наружу то, что там заключается, если я сумею заставить вас волноваться, вызову слезы на глазах — расшевелить все чувства, показать невидимого человека в этой видимой оболочке, тогда я настоящий художник».
Как уже говорилось, Шолохов не ограничивается историко-социологическим раскрытием корней вешенского мятежа, стремясь углубиться в исследование проблемы «человеческое и историческое» в условиях гражданской войны.
Григорий Мелехов, вступив в ряды вешенских мятежников, оказался как бы на изломе времени. Создалась острая ситуация, предоставляющая широкие возможности исследования характера героя.
Казалось бы, наконец определилась позиция Мелехова, сомнения и колебания позади: «Будто и не было за плечами дней поисков правды, шатаний, переходов и тяжелой внутренней борьбы».
Величайшее воодушевление испытывал Григорий в первые дни восстания, так как справедливыми и возвышенными ему казались его цели. Однако в тончайших оттенках колорита, в котором выдержано описание нравственного состояния героя, его действий в этот момент, затаено напоминание о том, что в выборе, сделанном им, решающую роль сыграли побуждения, не затрагивающие лучших сторон его характера, нравственных основ его личности. Злобное ликование, мстительная обида — таковы формы выражения эмоционального состояния героя в, казалось бы, кульминационный момент самораскрытия его характера:
«Он чувствовал такую лютую, огромную радость, такой прилив сил и решимость, что помимо воли его из горла рвался повизгивающий, клокочущий хрип. В нем освободились плененные, затаившиеся чувства. Ясен, казалось, был его путь отныне, как высветленный месяцем шлях».
Вешенское восстание становится важнейшей вехой в судьбе главного героя. Казалось бы, блистательно складывается его путь: Григорий — прославленный командир дивизии, по станицам и хуторам идет о нем молва как о верном сыне Тихого Дона. Горделивая радость старика Мелехова не знает границ.
Однако Шолохов, освещая путь Григория в дни мятежа, пристально вглядывается в его душевный мир, стремиться уловить ту сложную и противоречивую связь, которая существует между ходом событий и состоянием его души, характеризующимся причудливым переплетением тенденций, порожденных пробуждающимся сознанием и властью предрассудков, раскованностью чувств и силой привычки, органических начал, воспитанных трудовой жизнью, и собственнических инстинктов.
Если отвлечься от частностей, связанных с преходящими настроениями Григория Мелехова, то можно следующим образом определить смысл и содержание его внутренней жизни, направление его нравственных устремлений в дни Вешенского восстания. Несмотря на то, что Григорий оказался в самой гуще событий, как один из вожаков казацкой массы, поднявшейся против революции, его ни на минуту не покидало чувство неуверенности. Закрадывались сомнения, подкатывал страх, росло разочарование в избранном пути по мере нарастания и развития событии.
Все лучшее, что таилось в его натуре, было исполнено готовности, томилось, рвалось «к тому берегу». История требовательно стучалась в каждое сердце, сердце Григория не было глухим к ее зову. Создавались предпосылки острых душевных коллизий, которые выступали как действенное средство психологического раскрытия характера и познания противоречий общественной жизни.
Шолохов осуществляет психологический анализ в сложном взаимодействии мотивов, связанных с диалектикой сословно-классового и исторического, определяющей линию поведения и состояние внутреннего мира героя.
Сомнения и колебания не оставляют Григория на всем протяжении восстания. Они по мере нарастания событий усиливаются, приобретают все более драматические формы. Своеобразной кульминацией, отражающей глубину душевного смятения героя, является сцена, когда он, в порыве боевого азарта зарубив матросов, бьется в припадке:
«Братцы, нет мне прощения!…Зарубите, ради бога…в бога мать…Смерти…предайте!…».
Казалось бы, о каком раскаянии могла идти речь, если бы злоба и вражда к революционному народу безраздельно владели душой Григория? Билось, пульсировало, ни на минуту не затихало, как саднящая рана, ощущение ошибочности, а затем и преступности избранного пути. Вот почему шутливая интонация его слов, обращенных к Копылову: «Это я у вас — пробка, а вот погоди, дай срок, перейду к красным, так у них я буду тяжелей свинца»
, — не в силах скрыть серьезности настроений, которые томят, изнуряют душу, ищут выхода. Та же мысль звучит и в его пьяной реплике соратникам по дивизии: «Харлампий! Давай советской власти в ноги поклонимся: виноватые мы…».
Недаром среди повстанческого командования распространилась о нем молва как о «недопеченном большевике».
«С одной стороны — говорит Григорию Копылов, — ты — борец за старое, а с дугой — какое-то, извини меня за резкость, какое-то подобие большевика».
Напряженная работа мысли, смутное сознание неправоты дела, с которым связал себя Григорий, порождают мучительные процессы нравственных метаний. Его характер по своим возможностям, потенциальным стремлениям не может широко и органично проявится в сфере, положенной целями и делами контрреволюционного мятежа. Поэтому есть глубочайшая закономерность, с точки зрения психологической правды характера, в таких поступках Григория, как попытка предотвратить расправу над Котляровым и Михаилом Кошевым или исполненная презрения отповедь белогвардейскому полковнику Андреянову, поднявшему оружие на пленного красного командира:
«Пустое дело — убить пленного. Как вас совесть не зазревает намеряться на него, на такого? Человек безоружный, взятый в неволю, вон на нем и одежи — то не оставили, а вы намахиваетесь».
Исторический путь Григория Мелехова