История жизни
2005 год Когда мы с братом Павликом рылись в старинном сундуке, который стоял уже Бог знает сколько лет на заброшенном чердаке нашего деревенского дома, мы отрыли удивительную вещь: потертую, мятую, старую-престарую тетрадку. Сначала мы отнеслись с пренебрежением к этой находке: тетрадка как тетрадка, ничего интересного! Но когда мы открыли и начали читать пожелтевшие от времени страницы, сплошь исписанные сбивчивым неровным почерком, ценность тетрадки возросла до неимоверных размеров. Это был рассказ, написанный какой-то девушкой, вероятно,
Это ужасающее слово пугает меня одним своим звучанием. Я не люблю говорить про войну, я не могу слышать про войну, про боевые действия, про чудовищные людские страдания, про смерть. Но сегодня я все же сделаю усилие, превозмогу себя и расскажу свою историю.
Война отняла у меня все. Моя жизнь превратилась в кромешную тьму, без конца,
И вот выстрел, и его нет. Его нет, его нет. Ты не сможешь больше услышать его голос, рассказать ему что-то, просто посмотреть на него, его жизнь оборвалась.
И ты больше никогда его не увидишь, никогда не получишь от него письма, тебе уже не на что надеяться, нечего ждать. Сколько бы он еще прожил. Папа, мама и сестра стояли под прицелами немецких автоматов. А я смотрела на них из своего укрытия, не в силах что-либо сделать. Позже я жалела, что не выбежала навстречу врагам, не сказала им, что они — не люди, не обняла в самый последний раз своих любимых и не умерла вместе с ними.
Но какой-то врожденный инстинкт шептал мне тихо сидеть в укрытии и сохранять свою жизнь. Послышалась автоматная очередь. Три любимые фигуры упали, чтобы никогда больше не встать.
Удар был так велик, что я не шелохнулась, не моргнула, не заплакала, я продолжала сидеть и смотреть на те три фигуры, которые минуту назад жили, жили, жили! Теперь их нет. Я одна. Эта мысль преследовала меня еще долгих четыре года одиночества.
Она исходила изнутри, распространяясь на всю мою жизнь. В то время я научилась быть одна, по-настоящему размышлять. Может быть, из-за этого я стала другим человеком после войны. Немцы наступали и окружали Ленинград. Я ждала, ждала, когда умру.
Конечно, находились оптимисты, которые не сдавались, которые все еще верили в жизнь, для которых еще оставались яркие краски, благоухающие цветы, свежий ветер, жизнь без страданий. Те, в которых чувство голода и одиночества еще не заглушили все остальные чувства. Но я была не из таких.
Все напоминало мне о смерти родных: какую бы вещь я ни вспомнила, по какой бы улице ни прошла. Ведь моя жизнь была настолько переплетена с их жизнью. Я слабела на глазах. Недостаток пищи и скорбь по ушедшим сделали свое дело. Я была на волоске от смерти.
В тот момент я даже хотела умереть, потому что жизнь без дорогих мне людей была бессмысленной. Но меня спасли. Спасли и вывезли из Ленинграда, в котором навсегда осталась память о моей семье. Затем я работала санитаркой.
Каждый день к нам в госпиталь привозили множество раненых, из которых большая часть уже не должна была выжить. А мне нужно было лишь оттягивать миг их смерти, лишь продлить их жизнь хоть на день — два. И я это делала, всеми силами и средствами.
И я радовалась, когда кого-то удавалось спасти, когда кто-то продолжал жить. Почувствовав на себе, что значит быть на волоске от смерти, я знала лучше остальных, каково было этим солдатам. И я не жалела себя, не обращая внимания ни на смертельную усталость, ни на нечеловеческие условия.
Пожалуй, в эти четыре года только моменты работы были для меня моментами счастья. Постепенно я многому научилась, даже сама проводила операции. Сейчас я понимаю: меня уважали за самоотдачу и трудолюбие, но не стремились познакомиться со мной ближе, чем просто с коллегой. Впрочем, и я к этому не стремилась, мне это не было нужно.
В редкие моменты, когда мои мысли были не о проведении операций, не о солдатах и не о фашистах, я думала о семье, засыпала с мыслью о ней, просыпалась в слезах, быстро приводила себя в порядок и принималась снова за работу. И снова на операционном столе передо мной мелькают жизни, и снова ими распоряжаюсь я. Глаза закрываются от недосыпа, но я знаю, что нужно работать. Хотя бы для того, чтобы мстить врагам за смерть семьи. Папа, мама, сестренка. Всех убили. убили. убили.
И от этой мысли открываются глаза и продолжаешь работать с новой силой. Так прошел еще год, пока не разбомбили наш госпиталь. Я чудом спаслась.
И снова куда-то ехать, чего-то искать, кому-то помогать. Но в то же время у меня уже был такой багаж за спиной! Меня направили в другой госпиталь.
И вот тогда-то я почувствовала себя по-настоящему нужным специалистом. Но даже это чувство не заглушило чувства одиночества. Да, грусть и скорбь отошли подальше, теперь я была одинока, одинока, как никогда. Я не знаю, почему я не хотела общаться с легкомысленными веселыми санитарками, почему разговоры с ранеными солдатами считала работой. Со стороны все кажется таким простым, а вот самому через это пройти.
В общем, я жила, исполняя свои обязанности. Как личность, я никому не была нужна, ни-ко-му. Когда пришла новая весна, не осталось сомнений, на чьей стороне победа. Мы ликовали.
Мы торжествовали. А девятого мая. Нет, радость в День Победы невозможно описать словами.
Тогда я снова вернулась в Ленинград, в город, где прошло мое детство. Прошла по знакомым улицам, изменившимся до не узнавания. Вошла в свой подъезд — со стен падали остатки штукатурки, обвалилась лестница, в стене соседнего подъезда зияла проломленная дыра. А жива ли моя квартира?
Ведь я не успела ничего оттуда взять, ничего не сохранила. Вхожу в полуразвалившуюся комнату. Прохожу дальше. Сердце бьется громче и чаще, к горлу подкатывается волнение; здесь я когда-то играла с сестрой, а здесь мама готовила наши любимые блинчики с вареньем или сгущенкой. Из глаз текут слезы.
Накатывается новая волна воспоминаний: к этой стене папа торжественно прибил планку, на которой мы с сестрой отмечали, на сколько мы подросли за год. И тут-крик. Пронзительный протяжный крик, а за ним плач. «Кто здесь?» — вырывается из моих уст. В ответ секунда молчания и опять плач.
Я пошла туда, откуда доносились звуки. Сердце бешено колотилось где-то в животе. Я подходила все ближе к неведомому существу.
И вот из-за угла соседней комнаты показался. маленький ребенок! Совсем маленький ребенок! И вокруг — никого. Как он здесь оказался?! Откуда?
Кто его здесь оставил? Голова трещала от возникавших вопросов. Я взяла малыша на руки, на пол упала записка: «Умираю.
Ради Бога, позаботьтесь о нем!» Мальчик перестал плакать и смотрел огромными карими глазами на меня. Теперь я была не одна. Теперь у меня был тот, ради кого можно было жить!»
История жизни