Как понимает поэзию Анненский?

Однако в русской поэзии рубежа веков сильны и иные, противоположные тенденции. Поэзия все чаще стала пони­маться как мистическая тайна, как «башня из слоновой кости», все больше и больше внимания уделяется собственно эстети­ческим аспектам поэтического творчества. Так, в мистическом ключе понимает поэзию Анненский: «Над высью пламенной Синая / Любить туман Ее лучей, / Молиться Ей, Ее не зная, / Тем безнадежно горячей». Анненскому как бы вторит Блок, наследовавший пушкинский мотив божественного, неземного происхождения поэзии и ее возвышенного

назначения: «Впе­ряясь в сумрак ночи хладной, / В ней прозревать огонь и свет. — / Вот жребий странный, беспощадный / Твой, божьей милостью поэт!» Наряду с мистическим или полумистическим возвышением поэзии в русской лирике рубежа веков наблю­дается вновь стремление противопоставить поэта толпе.

Так, тот же Блок, издеваясь над обывателем, которому ни в малей­шей степени недоступны поэтические радости, противопос­тавляет ему поэта с его вселенским, ничем не ограниченным размахом: «Нет, милый читатель, мои критик слепой! / По крайности есть у поэта / И косы, и тучки, и век золотой, Тебе ж недоступно

все это! / Ты будешь доволен собой и женой, / Своей конституцией куцей, / А вот у поэта — всемирный за­пой, / Й мало ему конституций! Пускай я умру под забором, как пес, / Пусть жизнь меня в землю втоптала, — /Я верю: то Бог меня снегом занес, / То вьюга меня целовала!»

На рубеже веков поэзия все чаще начинает воспринимать­ся как своего рода болезнь души, как крест, тяжкий, но неиз­бежный, как мука, которую добровольно взваливает на себя поэт. Это ощущение проявилось в поэзии Блока, Анненского, Пастернака, Цветаевой и многих других. Символически вос­производя искусство в образе старой шарманки, Анненский говорит о том, что свой жребий, подчас тягостный, поэт не может променять ни на что: «Но когда бы понял старый вал,/Что такая им с шарманкой участь, / Разве б петь, кружась, он перестал, / Оттого, что петь нельзя не мучась?» А Блоку за тяжелой дорогой балаганчика, за ежедневным трудом видится все то же высокое, освобождающее значение поэзии, искусст­ва: «Тащитесь, траурные клячи! Актеры, правьте ремесло, / Чтобы от истины ходячей / Всем стало больно и светло!»




Как понимает поэзию Анненский?