Князь Мышкин «искренний и задушевный человек»?
Буквально ко всем князь проявляет величайшее сочувствие и склонность находиться в дружеских отношениях. Отсюда и его щедрость — даже к нахально требующим у него денег нигилистам, претендующим на наследство Павлищева. И их он считает все-таки пострадавшими.
Он многих за что-нибудь благодарит. Особо следует упомянуть необыкновенную любовь князя к детям и к детским чертам у взрослых людей как выражению душевной чистоты. Специально рассказывается о его любви к детям и отношениях с детьми в швейцарский период его жизни. Князь договаривается
«не люблю быть со взрослыми… не умею», «дети… все понимают». Его собственная, бросающаяся в глаза невинность напоминает эту детскую чистоту. Генерал Епанчин говорит: «совершенный ребенок».
Не случайно и Настасья Филипповна, отказываясь от предложения Мышкина выйти за него замуж, произносит: «этакого-то младенца сгубить».
Надо отметить, что князь бывает весьма проницательным и на это реагируют окружающие. Например, Ганя восклицает: «Вы замечаете то, чего другие никогда не заметят.
Генеральша Епанчина и ее дочери поражены тонким суждением Мышкина об их характерах.
Разумеется, камердинер заподозрил, что князь либо «потаскун», либо «дурачок». «Идиотом» он кажется и Настасье Филипповне, принявшей его в первый момент за камердинера. Аглая пишет в записке, что у него «смешной характер, но иногда просто дразнит его в сердцах. Так же поступает и ее мать, которая в действительности уважает князя с первого свидания, но в критический момент, теряя терпение, говорит о нем: «больной идиот»; сестры Аглаи после первого разговора произносят приговор: «простоват слишком… смешон немножко», Ганя неоднократно называет князя «идиотом».
Семейный, социально-психологический и идеологический хаос современной жизни изображен Достоевским в целом ряде произведений, особенно в романах, созданных после «Идиота». Но если в «Бесах» преобладает политический аспект хаоса, в «Подростке» — семейный, в «Братьях Карамазовых» — семейный и идеологический, то в «Идиоте» преобладает психологический уровень всеобщего беспорядка на фоне семейно-социальном и частично идеологическом. Вся эта обстановка хаоса несомненно мешала достижению подлинно позитивных результатов от благородных, искренних поступков Мышкина, руководимого высшим христианским состраданием и альтруизмом. Мышкин сталкивается с эгоизмом, цинизмом, нигилизмом, двоедушием, необузданными страстями, с нарушающей всякую меру душевной эксцентрической противоречивостью и т. п.
Элементарно и прямолинейно, и идеологически и психологически, Мышкину противостоят «нигилисты», которые, как сами они подчеркивают, не просят, а требуют часть наследства Павлищева для его мнимого сына. Лебедев высказывает мысль, что они даже «дальше нигилистов ушли-с… потому что прежде всего деловые-с». Они «отрицатели всего на свете, кроме собственных интересов».
Они настаивают, что их право «математическое». Словечками математическое, арифметическое Достоевский обычно подчеркивает ложный рационализм «нигилистов» . Генеральша говорит про Бурдовского, т. е. мнимого сына Павлищева:
«Да этот косноязычный, разве он не зарежет… Он денег твоих, десяти тысяч, пожалуй, не возьмет… ночью придет и зарежет, да и вынет их из шкатулки. По совести вынет!
Это у него не бесчестно! Это «благородного отчаяния порыв», это «отрицание», или там черт знает что… Тьфу! все навыворот, все кверху ногами пошли…
В Бога не веруют, в Христа не веруют!».
Здесь невольно вспоминается «Преступление и наказание», ибо этот монолог звучит как карикатурный намек на теорию Раскольникова. Правда, в дальнейшем психология этих «нигилистов» представляется более сложной и дифференцированной. Так, умирающий от чахотки Ипполит, отчасти связанный с этой компанией, ненавидит Мышкина и считает, что тот — «иезуитская, паточная душонка»; он убежден, что вообще нельзя понять будущее и вечную жизнь и потому лучше обойтись без религии, без смирения, можно себе все позволить, даже ростовщичество. Он говорит о господстве в мире «темной, наглой и бессмысленно-вечной» силы, «которой все подчинено», что «люди и созданы, чтобы друг друга мучить», а раз так, то «для чего при этом понадобилось смирение мое? Неужто нельзя меня просто съесть, не требуя от меня похвал тому, что меня съело?.
Это осуждение мира Ипполитом отчасти перекликается со знаменитым монологом-осуждением в романе «Братья Карамазовы», который произносит Иван, но здесь, в «Идиоте», позиция Ипполита во многом мотивирована страхом смерти.
Ипполит рассматривает самоубийство как «единственное дело, которое я еще могу успеть начать и окончить по собственной воле моей», но самоубийство не удается, возможно — случайно, а возможно и нарочно: «Капсюля совсем не было». Заметим при этом, что рассказ о страданиях Ипполита перекликается также и с рассуждениями князя об ужасе неизбежной смерти у приговоренных.
Князь Мышкин «искренний и задушевный человек»?