«Кофейница» Крылова, как первая басня писателя
Достоинства «Кофейницы» несомненны. Однако отношение к ней было двояким. М. Лобанов, писавший о лен одним из первых, в конце 40-х годов прошлого столетия, заметил, что в пьесе «все еще слабо и незрело…».
Правда, биограф все же признал, что у автора «видно уменье составлять и располагать пьесу». Категорично отозвался о «Кофейнице» первый редактор собрании сочинений Крылова П. Плетнев; «Хорошо, что ее не напечатали. Это был ребяческий набор незанимательных явлений и смешных арий»3.
Только в 1869 году, в дни столетнего
Один за другим исследователи литературы стали признавать художественные достоинства комической оперы Крылова. Так, например, академик В. Н. Перетц писал о ней: «Знакомство с народным бытом и языком и отсутствие «ученого» предубеждения против употребления последнего в литературных пьесах отразились в языке первого драматического опыта Крылова. Все лица этой пьесы, как крестьяне, так и городские жители, говорят естественным народным
Перетц признавал, что «Кофейница» нисколько не хуже большинства современных ей комических опер: по крайней мере она не поражает ни неестественностью замысла, ни слишком ложным отношением, к действительной жизни. «Как ни велики ее художественные недостатки, в ней чувствуется та наивность, та свежесть создания, которая всегда отличает ранние, с любовью отделанные произведения пробуждающихся сильных дарований», Крылов народен в «Кофейнице» как выразитель крестьянского возмущения образом жизни и поведением дворян, произволом невежественных, суеверных, развратных люден в крепостной деревне.
Народность проявляется и в языке персонажей, где встречаются пословицы, поговорки, острые словесные обороты, к которым так склонен русский ум. Наблюдение над языком действующих лиц комической оперы Крылова убеждает в том, что у него речь крестьян более культурна и, можно сказать, даже более «литературная», чем речь помещицы и ее прихвостней — кофейницы и приказчика.
В литературе второй половины XVIII века был обычен прием противопоставления языка крестьян языку дворян, причем применялся он для показа культурного превосходства последних. Крылов же демонстрирует наличие неправильностей в речи дворянских и других отрицательных персонажей. Крестьяне у Крылова говорят правильным, живым русским языком, совершенство их речи показано юным автором для топ», чтобы продемонстрировать интеллектуальное и моральное превосходство крестьян над помещицей.
Такое использование противопоставления речи действующих лип, Крыловым-явление исключительное в русской драматургии XVIII века.
«Кофейница» испытывала цензурные препятствия не только при жизни, но и после смерти ее автора, да и он сам с первых же шагов в литературе вынужден был считаться с цензурой. «Счастливый» конец пьесы свидетельствует о том. Однако при этом. Крылов не поступился правдивостью описания нравов: пьеса написана так, что сообразительному читателю ясно, что она не доведена до настоящего конца.
У такой барыни, как Новомодова, крестьяне не могут быть счастливы, и счастливым не будет ни Петр, ни его наивная Анюта.
Хотя Крылов и говорил, что «списывал с натуры», но у пего были и литературные источники, что давно замечено исследователями. Принято указывать комическую оперу старшего современника Крылова крупного дворянского драматурга Я. Б. Княжнина «Несчастье от кареты» и то, что напечатано в сатирическом журнале П. П. Новикова «Живописец» о кофегадании.
Основными темами гадания обычно были любовные и другие личные отношения, нахождение пропавших или украденных вещей. Гадание на любовную тему всегда было простым: чему люди хотели верить, тому они и верили, а вторая тема постоянно ставила гадалок в тупик: вещь-то надо было найти, вора указать. А это было не под силу гадалке. Крылов показывает, что при крепостном праве и эго оказывалось простым делом: гадалка оговаривает кого-либо из крепостных, его допрашивают, как тогда было принято, с пристрастием, то есть секут до чех пор, «пока не сознается»,-вот виновный и найден.
Л как же с вещью? — В конце концов истязаемый, чтобы хоть па миг избавить себя от мучений, «признается», что «продал на базаре неизвестно кому, а деньги пропил». Вот украденная вещь и «нашлась»! Именно такое гаданье и описано Крыловым в «Кофейнице».
Добролюбов в статье «Русская, сатира в век Екатерины» упрекал русских сатириков за то, что они, не обращая внимания на «корень зла», критиковали лишь частные, отдельные явления и поддерживали средствами литературы современное им царское законодательство, создавая произведения, его разъясняющие и пропагандирующие. Его упрека смогли избежать лишь два произведения русской литературы XVIII века: «Если бы Добролюбов был знаком с «Кофейницей» Крылова, то он, вероятно, включил бы ее в число этих произведений. Ведь Крылов изобразил не «частность», а общее явление, «новую моду», новый тип помещичьего управления крепостной деревней, а если говорить конкретно об отношении к законам, то, скорее всего, здесь можно увидеть лишь осуждение закона о вольности дворянства.
Академик В. Перетц утверждал, что «Кофейница» «не слабее» других современных ей комических опер. По нашему мнению, в идейном отношении она даже значительнее их. Возможность какого-то сближения раннего произведения Крылова с «Путешествием из Петербурга в Москву» и с «Отрывком путешествия…» говорит об исключительном радикализме его взглядов.
Крылов скорее всего читал «Живописца» по наиболее близкому ему по времени изданию 1775 года. В нем «Отрывок путешествия…» был напечатан рядом с описанием кофегадания, которым воспользовался в «Кофейнице» Крылов. Не мог же он, создавая произведение о крепостной деревне, не обратить внимания на произведение, особенно остро ставившее вопрос о крепостном праве.
Как ни решать вопрос об авторстве «Отрывка…», но близость крыловской пьесы к произведению радищевскому — исключительно значимый факт.
«Кофейница» Крылова, как первая басня писателя