Краткое содержание «Красный смех» Андреева
Андреев Леонид Николаевич Произведение «Красный смех»
«.безумие и ужас. Впервые я почувствовал это, когда мы шли по энской дороге — шли десять часов непрерывно, не замедляя хода, не подбирая упавших и оставляя их неприятелю, который двигался сзади нас и через три-четыре часа стирал следы наших ног своими ногами.» Рассказчик — молодой литератор, призванный в действующую армию. В знойной степи его преследует видение: клочок старых голубых обоев в его кабинете, дома, и запыленный графин с водой, и голоса жены и сына в соседней комнате.
Куда идут люди? Зачем этот зной? Кто они все?
Что такое дом, клочок обоев, графин? Он, измотанный видениями — теми, что перед его глазами, и теми, что в его сознании, — присаживается на придорожный камень; рядом с ним садятся на раскаленную землю другие офицеры и солдаты, отставшие от марша. Невидящие взгляды, неслышащие уши, губы, шепчущие Бог весть что. Повествование о войне, которое он ведет, похоже на клочья, обрывки снов и яви, зафиксированные полубезумным рассудком. Вот — бой.
Трое суток сатанинского грохота
Уже нельзя отличить, где кончается явь и начинается бред. В армии, в лазаретах — четыре психиатрических покоя. Люди сходят с ума, как заболевают, заражаясь друг от друга, при эпидемии.
В атаке солдаты кричат как бешеные; в перерыве между боями — как безумные поют и пляшут. И дико смеются. Красный смех. Он — на госпитальной койке.
Напротив — похожий на мертвеца офицер, вспоминающий о том бое, в котором получил смертельное ранение. Он вспоминает эту атаку отчасти со страхом, отчасти с восторгом, как будто мечтая пережить то же самое вновь. «И опять пулю в грудь?» — «Ну, не каждый же раз — пуля. Хорошо бы и орден за храбрость!.» Тот, кто через три дня будет брошен на другие мертвые тела в общую могилу, мечтательно улыбаясь, чуть ли не посмеиваясь, говорит об ордене за храбрость. Безумие.
В лазарете праздник: где-то раздобыли самовар, чай, лимон. Оборванные, тощие, грязные, завшивевшие — поют, смеются, вспоминают о доме. «Что такое «дом»? Какой «дом»?
Разве есть где-нибудь какой-то «дом»?» — «Есть — там, где теперь нас нет». — «А где мы?» — «На войне.» .Еще видение. Поезд медленно ползет по рельсам через поле боя, усеянное мертвецами. Люди подбирают тела — тех, кто еще жив. Тяжело раненным уступают места в телячьих вагонах те, кто в состоянии идти пешком. Юный санитар не выдерживает этого безумия — пускает себе пулю в лоб.
А поезд, медленно везущий калек «домой», подрывается на мине: противника не останавливает даже видный издалека Красный Крест. Рассказчик — дома. Кабинет, синие обои, графин, покрытый слоем пыли.
Неужели это наяву? Он просит жену посидеть с сыном в соседней комнате. Нет, кажется, это все-таки наяву.
Сидя в ванне, он разговаривает с братом: похоже, мы все сходим с ума. Брат кивает: «Ты еще не читаешь газет. Они полны слов о смерти, об убийствах, о крови. Когда несколько человек стоят где-нибудь и о чем-то беседуют, мне кажется, что они сейчас бросятся друг на друга и убьют.» Рассказчик умирает от ран и безумного, самоубийственного труда: два месяца без сна, в кабинете с зашторенными окнами, при электрическом свете, за письменным столом, почти механически водя пером по бумаге. Прерванный монолог подхватывает его брат: вирус безумия, вселившийся в покойного на фронте, теперь в крови оставшегося жить.
Все симптомы тяжкой хвори: горячка, бред, нет уже сил бороться с Красным смехом, обступающим тебя со всех сторон. Хочется выбежать на площадь и крикнуть: «Сейчас прекратите войну — или.» Но какое «или»? Сотни тысяч, миллионы слезами омывают мир, оглашают его воплями — и это ничего не дает. Вокзал.
Из вагона солдаты-конвоиры выводят пленных; встреча взглядами с офицером, идущим позади и поодаль шеренги. «Кто этот — с глазами?» — а глаза у него, как бездна, без зрачков. «Сумасшедший, — отвечает конвоир буднично. — Их таких много.» В газете среди сотен имен убитых — имя жениха сестры. В одночасье с газетой приходит письмо — от него, убитого, — адресованное покойному брату. Мертвые — переписываются, разговаривают, обсуждают фронтовые новости. Это — реальнее той яви, в которой существуют еще не умершие. «Воронье кричит.» — несколько раз повторяется в письме, еще хранящем тепло рук того, кто его писал. Все это ложь!
Войны нет! Брат жив — как и жених сестры! Мертвые — живы! Но что тогда сказать о живых?. Театр.
Красный свет льется со сцены в партер. Ужас, как много здесь людей — и все живые. А что, если сейчас крикнуть: «Пожар!» — какая будет давка, сколько зрителей погибнет в этой давке?
Он готов крикнуть — и выскочить на сцену, и наблюдать, как они станут давить, душить, убивать друг друга. А когда наступит тишина, он бросит в зал со смехом: «Это потому, что вы убили брата!» «Потише», — шепчет ему кто-то сбоку: он, видимо, начал произносить свои мысли вслух. Сон, один другого страшнее. В каждом — смерть, кровь, мертвые.
Дети на улице играют в войну. Один, увидев человека в окне, просится к нему. «Нет. Ты убьешь меня.» Все чаще приходит брат.
А с ним — другие мертвецы, узнаваемые и незнакомые. Они заполняют дом, тесно толпятся во всех комнатах — и нет здесь уже места живым. © М. К. Поздняев
Краткое содержание «Красный смех» Андреева