Краткое содержание: ТИХИЙ ДОН, Часть восьмая

Часть восьмая

Аксинья выздоровела к весне. В Татарском ждал ее брошенный и осиротевший курень. И жила бы она так совершенно одна, если бы тоска и тревога за жизнь Григория не сблизила Аксинью оконча­тельно с Мелеховыми.

По-прежнему борясь с двумя захлестнувшими ее противоречивыми чувствами — жалостью и не­навистью, — согласилась Ильинична на свадьбу Дуняшки и Мишки Кошевого. После свадьбы дела дома Мелеховых, где обосновались молодые, по­шли на поправку. Мелеховский курень словно по­молодел, засияв свежеокрашенными ставнями.

Ра­чительным хозяином оказался Мишка.

Только Ильи­нична вдруг стала чувствовать в родном доме себя лишней и чужой, казалось, что молодые начинали жить с нуля, все переделывая и восстанавливая на свой манер, не интересуясь мнением бывшей хо­зяйки. И Ильинична стала с каждым днем ощу­щать себя все более одинокой.

Лишь однажды к Ильиничне вернулась, и то ненадолго, ее былая жизнерадостность: пришло письмо от Григория, он кланялся и обещал скоро вернуться домой. Недели две спустя Ильинична заболела. Все мысли ее занимал только Григорий. Не нужно ей было уже ни чужого сочувствия, ни постороннего внимания, только тревога

за сына удерживала Ильиничну при жизни, заставляя уча­щенно биться изболевшееся материнское сердце.

Но постепенно и эта тревога ослабла, выпуская Ильи­ничну, все чаще впадающую в забытье, из своих цеп­ких рук.

После смерти Ильиничны Кошевой стал единст­венным полновластным хозяином в доме. Однако что-то, по наблюдениям внимательной к хозяйству Дуняши, сломалось в ее муже. Дуняшка думала, что происходит это вследствие болезни, а может быть, лени мужа. Оказалось же, что начал поду­мывать Мишка о преждевременности оседлой жиз­ни: слишком грозные времена настали для его горя­чо любимой советской власти.

Врангель подходил уже к Ростову, с рудников и из лагерей возвраща­лись недовольные жизнью казаки, держались особ­няком, явно на что-то надеялись.

Не могло такое пройти мимо зорких глаз Коше­вого. Набычился Мишка, разозлился. И впервые выплеснул свою злобу на молодую жену.

Произо­шло это в присутствии Прохора Зыкова, которого Мишка, привыкший делить мир только на крас­ных и белых, незаслуженно оскорбил подозрени­ем. Дуняшка, вступившись за Прохора, а особен­но обидевшись на такие же нападки мужа в адрес ее родного брата, села в стороне, напуганная угро­зами о расправе над Григорием.

Демобилизованный красноармеец Григорий Мелехов вернулся на хутор. Холодной и непривет­ливой была долгожданная встреча с родным до­мом: бывший друг, а теперь и близкий родственник Мишка Кошевой даже руки не подал.

В первую же ночь после приезда произошел меж­ду ними тяжелый разговор: Григорий говорил, что устал от войны, что вернулся, чтобы только тру­диться, работать, воспитывать своих детей, что смер­тельно устал и не хочет ничего, кроме покоя; Ми­хаил не верил ему, не пытался даже услышать бывшего однополчанина.

В создавшейся ситуации, когда казаки смущены продразверсткой, недовольны советской властью, Григорий, как бывший повстанец, офицер, уважае­мый всеми, стал наиболее опасным человеком для председателя хуторского ревкома. Мельком после возвращения увидел Григорий радостную Аксинью, пообещал навестить ее на следующий день, да раз­говор с Мишкой отсрочил долгожданную встречу: Кошевой приказал Мелехову, как бывшему казачье­му офицеру, срочно явиться в Вешенскую в Допчека для постановки на учет.

Собрался Григорий быстро, ушел, не попрощав­шись со спавшими детишками, отправился в новые скитания. Так кончилась для Григория Мелехова недолгая мирная жизнь. Поздней осенью 1920 г. в связи с плохим поступлением хлеба по продраз­верстке были созданы продовольственные отряды. С ужесточением мер началось брожение среди казачьего населения Дона.

Уходили казаки с ху­тора с оружием, формировали банды численностью от пяти до двадцати штыков. Банды отбивали обо­зы с хлебом, уничтожали коммунистов и продо­вольственные отряды. Население встречало бан­дитов сочувственно, они всегда в любом хуторе находили еду и сообщения о передвижении кара­тельных отрядов. Все это затрудняло ликвидацию банд, к тому же караульный батальон Верхнедон­ского округа, на который она была возложена, возглавлял Капарин, бывший штабскапитан цар­ской армии и эсер. Он всячески препятствовал уничтожению зародившихся на Дону контррево­люционных сил.

А в начале марта 1921 г. в Вешен­ской восстал эскадрон под командованием Якова Фомина. Фомин давно уже вынашивал план этого восстания ; не случайно он пытался уберечь и Григория Мелехова, пере­живал за судьбу повстанцев Вакулина.

Однако Вешенскую, как намеревались Капарин и Фомин, взять не удалось, и с остатками эскадро­на они начали свои скитания по окрестным стани­цам в напрасной попытке увлечь за собой казаков. Все это происходило на третий месяц мытарств Григория. Он переходил из одного хутора в дру­гой, останавливаясь у своих и Аксиньиных дальних родственников. Инстинкт самосохранения прину­дил Григория остаться в банде.

В лозунги Фомина он не верил. Расчет Григория был простой: про­держаться какнибудь до лета, а там бежать с Ак­синьей подальше, чтобы хоть как-то изменить свою постылую жизнь. К тому же и казаки фо­минцев не поддержали.

Все чаще получал выступающий на хуторных сборах Фомин яростный отпор со стороны жен­щин и мужчин, не желающих больше воевать.

Григорий ушел из банды и уговорил Аксинью оставить детей на Дуняшку, а самим бежать. По пути они случайно наткнулись на красноармей­ский продотряд. Аксинью смертельно ранили, она умерла, не приходя в сознание, на руках у Григо­рия.

Похоронив Аксинью, Григорий трое суток бес­цельно скитался по степи. Теперь ему некуда было торопиться. Все было кончено.

Словно пробудив­шись от тяжелого сна, поднял Мелехов голову и увидел прямо над собой черное солнце и черное небо. Он лишился всего, что было дорого сердцу, все отняла у него безжалостная смерть. Но почему-то он судорожно цеплялся еще за эту жизнь.

Вот и теперь Григорий, вместо того чтобы вернуться к единственному, что могло еще радовать, греть — к детям, — снова стал скрываться, прятаться.

Теперь он направился к обосновавшимся в Слащевской дубраве дезертирам. Пробирался, мучимый голодом, так как подойти близко к какому-либо жилью не решался. Дезертиры нашли его в лесу совсем истощенного. Их было семеро. Жили они в просторной, удобной землянке, обосновавшись в ней по-хозяйски основательно, почти ни в чем не нуждаясь.

Григорий быстро отъелся, окреп. Целы­ми днями просиживал он в землянке, вырезая из де­рева ложки, выдалбливая миски, мастеря игрушки.

Осенью «с новой и неожиданной силой просну­лась в нем тоска по детям, по родному хутору». Григорий засобирался домой. Впервые за все вре­мя своего пребывания в лесу он улыбнулся, поду­мав о доме.

Ушел, даже не дождавшись первомай­ской амнистии, обещанной дезертирам.

У пристани Григорий увидел сына. Мишатка, испуганно взглянув на него, опустил глаза, узнав. Полюшка Григория не дождалась, умерла осенью от глотошной болезни.

Роман заканчивается описанием того, как Гри­горий стоит на пороге родного дома, держа Мишат­ку на руках. «Это было все, что осталось у него в жизни, что пока еще роднило его с землей и со всем этим огромным, сияющим под холодным солн­цем миром».




Краткое содержание: ТИХИЙ ДОН, Часть восьмая