Краткое содержание: ТИХИЙ ДОН, Часть восьмая
Часть восьмая
Аксинья выздоровела к весне. В Татарском ждал ее брошенный и осиротевший курень. И жила бы она так совершенно одна, если бы тоска и тревога за жизнь Григория не сблизила Аксинью окончательно с Мелеховыми.
По-прежнему борясь с двумя захлестнувшими ее противоречивыми чувствами — жалостью и ненавистью, — согласилась Ильинична на свадьбу Дуняшки и Мишки Кошевого. После свадьбы дела дома Мелеховых, где обосновались молодые, пошли на поправку. Мелеховский курень словно помолодел, засияв свежеокрашенными ставнями.
Только Ильинична вдруг стала чувствовать в родном доме себя лишней и чужой, казалось, что молодые начинали жить с нуля, все переделывая и восстанавливая на свой манер, не интересуясь мнением бывшей хозяйки. И Ильинична стала с каждым днем ощущать себя все более одинокой.
Лишь однажды к Ильиничне вернулась, и то ненадолго, ее былая жизнерадостность: пришло письмо от Григория, он кланялся и обещал скоро вернуться домой. Недели две спустя Ильинична заболела. Все мысли ее занимал только Григорий. Не нужно ей было уже ни чужого сочувствия, ни постороннего внимания, только тревога
Но постепенно и эта тревога ослабла, выпуская Ильиничну, все чаще впадающую в забытье, из своих цепких рук.
После смерти Ильиничны Кошевой стал единственным полновластным хозяином в доме. Однако что-то, по наблюдениям внимательной к хозяйству Дуняши, сломалось в ее муже. Дуняшка думала, что происходит это вследствие болезни, а может быть, лени мужа. Оказалось же, что начал подумывать Мишка о преждевременности оседлой жизни: слишком грозные времена настали для его горячо любимой советской власти.
Врангель подходил уже к Ростову, с рудников и из лагерей возвращались недовольные жизнью казаки, держались особняком, явно на что-то надеялись.
Не могло такое пройти мимо зорких глаз Кошевого. Набычился Мишка, разозлился. И впервые выплеснул свою злобу на молодую жену.
Произошло это в присутствии Прохора Зыкова, которого Мишка, привыкший делить мир только на красных и белых, незаслуженно оскорбил подозрением. Дуняшка, вступившись за Прохора, а особенно обидевшись на такие же нападки мужа в адрес ее родного брата, села в стороне, напуганная угрозами о расправе над Григорием.
Демобилизованный красноармеец Григорий Мелехов вернулся на хутор. Холодной и неприветливой была долгожданная встреча с родным домом: бывший друг, а теперь и близкий родственник Мишка Кошевой даже руки не подал.
В первую же ночь после приезда произошел между ними тяжелый разговор: Григорий говорил, что устал от войны, что вернулся, чтобы только трудиться, работать, воспитывать своих детей, что смертельно устал и не хочет ничего, кроме покоя; Михаил не верил ему, не пытался даже услышать бывшего однополчанина.
В создавшейся ситуации, когда казаки смущены продразверсткой, недовольны советской властью, Григорий, как бывший повстанец, офицер, уважаемый всеми, стал наиболее опасным человеком для председателя хуторского ревкома. Мельком после возвращения увидел Григорий радостную Аксинью, пообещал навестить ее на следующий день, да разговор с Мишкой отсрочил долгожданную встречу: Кошевой приказал Мелехову, как бывшему казачьему офицеру, срочно явиться в Вешенскую в Допчека для постановки на учет.
Собрался Григорий быстро, ушел, не попрощавшись со спавшими детишками, отправился в новые скитания. Так кончилась для Григория Мелехова недолгая мирная жизнь. Поздней осенью 1920 г. в связи с плохим поступлением хлеба по продразверстке были созданы продовольственные отряды. С ужесточением мер началось брожение среди казачьего населения Дона.
Уходили казаки с хутора с оружием, формировали банды численностью от пяти до двадцати штыков. Банды отбивали обозы с хлебом, уничтожали коммунистов и продовольственные отряды. Население встречало бандитов сочувственно, они всегда в любом хуторе находили еду и сообщения о передвижении карательных отрядов. Все это затрудняло ликвидацию банд, к тому же караульный батальон Верхнедонского округа, на который она была возложена, возглавлял Капарин, бывший штабскапитан царской армии и эсер. Он всячески препятствовал уничтожению зародившихся на Дону контрреволюционных сил.
А в начале марта 1921 г. в Вешенской восстал эскадрон под командованием Якова Фомина. Фомин давно уже вынашивал план этого восстания ; не случайно он пытался уберечь и Григория Мелехова, переживал за судьбу повстанцев Вакулина.
Однако Вешенскую, как намеревались Капарин и Фомин, взять не удалось, и с остатками эскадрона они начали свои скитания по окрестным станицам в напрасной попытке увлечь за собой казаков. Все это происходило на третий месяц мытарств Григория. Он переходил из одного хутора в другой, останавливаясь у своих и Аксиньиных дальних родственников. Инстинкт самосохранения принудил Григория остаться в банде.
В лозунги Фомина он не верил. Расчет Григория был простой: продержаться какнибудь до лета, а там бежать с Аксиньей подальше, чтобы хоть как-то изменить свою постылую жизнь. К тому же и казаки фоминцев не поддержали.
Все чаще получал выступающий на хуторных сборах Фомин яростный отпор со стороны женщин и мужчин, не желающих больше воевать.
Григорий ушел из банды и уговорил Аксинью оставить детей на Дуняшку, а самим бежать. По пути они случайно наткнулись на красноармейский продотряд. Аксинью смертельно ранили, она умерла, не приходя в сознание, на руках у Григория.
Похоронив Аксинью, Григорий трое суток бесцельно скитался по степи. Теперь ему некуда было торопиться. Все было кончено.
Словно пробудившись от тяжелого сна, поднял Мелехов голову и увидел прямо над собой черное солнце и черное небо. Он лишился всего, что было дорого сердцу, все отняла у него безжалостная смерть. Но почему-то он судорожно цеплялся еще за эту жизнь.
Вот и теперь Григорий, вместо того чтобы вернуться к единственному, что могло еще радовать, греть — к детям, — снова стал скрываться, прятаться.
Теперь он направился к обосновавшимся в Слащевской дубраве дезертирам. Пробирался, мучимый голодом, так как подойти близко к какому-либо жилью не решался. Дезертиры нашли его в лесу совсем истощенного. Их было семеро. Жили они в просторной, удобной землянке, обосновавшись в ней по-хозяйски основательно, почти ни в чем не нуждаясь.
Григорий быстро отъелся, окреп. Целыми днями просиживал он в землянке, вырезая из дерева ложки, выдалбливая миски, мастеря игрушки.
Осенью «с новой и неожиданной силой проснулась в нем тоска по детям, по родному хутору». Григорий засобирался домой. Впервые за все время своего пребывания в лесу он улыбнулся, подумав о доме.
Ушел, даже не дождавшись первомайской амнистии, обещанной дезертирам.
У пристани Григорий увидел сына. Мишатка, испуганно взглянув на него, опустил глаза, узнав. Полюшка Григория не дождалась, умерла осенью от глотошной болезни.
Роман заканчивается описанием того, как Григорий стоит на пороге родного дома, держа Мишатку на руках. «Это было все, что осталось у него в жизни, что пока еще роднило его с землей и со всем этим огромным, сияющим под холодным солнцем миром».
Краткое содержание: ТИХИЙ ДОН, Часть восьмая