Краткое содержание «Три смерти» Толстого
Толстой Лев Николаевич Произведение «Три смерти»
Однажды осенью по большой дороге ехали два экипажа. В передней карете сидели две женщины. Одна была госпожа, худая и бледная. Другая — горничная, румяная и полная. Сложив руки на коленях и закрыв глаза, госпожа слабо покачивалась на подушках и покашливала.
На ней был белый ночной чепчик, прямой пробор разделял русые, чрезвычайно плоские напомаженные волосы, и было что-то сухое и мертвенное в белизне этого пробора. Вялая, желтоватая кожа обтягивала тонкие и красивые очертания лица
Больная медленно открыла глаза. Блестящими темными глазами она жадно следила за движениями горничной. Госпожа уперлась руками в сиденье, чтобы подсесть выше, но силы отказали ей.
И все лицо ее исказилось выражением бессильной, злой иронии. Горничная, глядя на нее, кусала красную губу. Тяжелый вздох поднялся из груди больной и превратился в кашель.
Карета и коляска въехали в деревню, больная, глядя на деревенскую церковь, стала креститься. Они остановились у станции. Из коляски вышли муж
Рассказать ей все — убить ее. — Да она уже убита, тут духовник нужен. — Аксюша! — визжала смотрительская дочь, — пойдем барыню посмотрим, что от грудной болезни за границу везут. Я еще не видала, какие в чахотке бывают. «Видно, страшна стала, — думала больная. — Только бы поскорей за границу, там я скоро поправлюсь». — Не вернуться ли нам? — сказал муж, подходя к карете и прожевывая кусок. — А что дома?. Умереть дома? — вспылила больная. Но слово «умереть» испугало ее, она умоляюще и вопросительно посмотрела на мужа, он молча опустил глаза.
Больная разрыдалась. — Нет, я поеду. — Она долго и горячо молилась, но в груди так же было больно и тесно, в небе, в полях было так же серо и пасмурно, и та же осенняя мгла сыпалась на ямщиков, которые, переговариваясь сильными, веселыми голосами, закладывали карету. Карету заложили, но ямщик мешкал. Он зашел в душную, темную ямскую избу. Несколько ямщиков было в горнице, кухарка возилась у печи, на печи лежал больной. — Хочу сапог попросить, свои избил, — сказал парень. — Дядя Хведор? — спросил он, подходя к печи. — Чаво? — послышался слабый голос, и рыжее худое лицо нагнулось с печи. — Тебе сапог новых не надо теперь, — переминаясь, сказал парень. — Отдай мне. Впалые, тусклые глаза Федора с трудом поднялись на парня, в груди его что-то стало переливаться и бурчать; он перегнулся и стал давиться кашлем. — Где уж, — неожиданно сердито и громко затрещала кухарка, — второй месяц с печи не слезает.
В новых сапогах хоронить не станут. А уж давно пора, занял весь угол! — Ты сапоги возьми, Серега, — сказал больной, подавив кашель. — Только, слышь, камень купи, как помру, — хрипя, прибавил он. — Спасибо, дядя, а камень, ей-ей, куплю. Серега живо скинул свои прорванные сапоги и швырнул под лавку. Новые сапоги дяди Федора пришлись как раз впору. В избе до вечера больного было не слышно.
Перед ночью кухарка влезла на печь. — Ты на меня не серчай, Настасья, — сказал ей больной, — скоро опростаю угол-то твой. — Ладно, что ж, ничаво, — пробормотала Настасья. Ночью в избе слабо светил ночник, все спали, только больной слабо кряхтел, кашлял и ворочался. К утру он затих. — Чудной сон видела, — говорила кухарка наутро. — Будто дядя Хведор с печи слез и пошел дрова рубить. Что ж, говорю, ты ведь болен был. Нет, говорит, я здоров, да как топором замахнется.
Уж не помер ли? Дядя Хведор! Родных у больного не было — он был дальний, потому на другой день его и похоронили. Настасья несколько дней рассказывала про сон, и про то, что первая хватилась дяди Федора. — — Пришла весна, радостно было и на небе, и на земле, и в сердце человека.
В большом барском доме на одной из главных улиц была та самая больная, которая спешила за границу. У дверей ее комнаты стоял муж и пожилая женщина. На диване сидел священник.
В углу горько плакала ее мать. Муж в большом волнении и растерянности просил кузину уговорить больную исповедаться. Священник посмотрел на него, поднял брови к небу и вздохнул. — Я вам доложу, в моем приходе был больной, много хуже Марьи Дмитриевны, — сказал священник, — и что же, простой мещанин травами вылечил в короткое время. — Нет, уже ей не жить, — проговорила старушка, и чувства оставили ее.
Муж больной закрыл лицо руками и выбежал из комнаты. В коридоре он встретил шестилетнего мальчика, бегавшего в догонялки с девочкой. На вопрос няни ответил, что больная не хочет видеть детей, что это ее расстроит. Мальчик остановился на минуту, пристально посмотрел на отца и с веселым криком побежал дальше.
А в другой комнате кузина искусным разговором старалась подготовить больную к смерти. Доктор у окна мешал питье. Больная, вся обложенная подушками, сидела на постели. — Ежели бы муж раньше послушал меня, я бы была в Италии и была бы здорова. Сколько я выстрадала.
Я старалась терпеливо сносить свои страданья. Кузина вышла и мигнула батюшке. Через пять минут он вышел из комнаты больной, а кузина и муж зашли. Больная тихо плакала, глядя на образ. — Как мне теперь хорошо стало, — говорила больная, и легкая улыбка играла на ее тонких губах. — Не правда ли бог милостив и всемогущ? — И она снова с жадной мольбой смотрела полными слез глазами на образ. Потом сказала, будто вспомнив что-то: — Сколько раз я говорила, что эти доктора ничего не знают, есть простые лекарки, они вылечивают.
Доктор подошел и взял ее за руку — пульс бился все слабее. Доктор мигнул мужу, больная заметила и испуганно оглянулась. Кузина отвернулась и заплакала. В тот же вечер больная лежала в гробу в зале, в котором сидел один дьячок и читал псалмы. Яркий свет падал на бледный лоб усопшей, на ее восковые руки.
Дьячок, не понимая своих слов, мерно читал, изредка из дальней комнаты долетали детские голоса и топот. Лицо усопшей было строго, спокойно, величаво и неподвижно. Она вся была внимание.
Но понимала ли она хоть теперь великие слова эти? — — Через месяц над могилой усопшей воздвиглась каменная часовня. Над могилой ямщика все еще не было камня. — Ты бы хошь крест поставил, — пеняли Сереге. — Сапоги-то носишь. Возьми топор да в рощу пораньше сходи, вот и вытешешь крест. Ранним утром Серега взял топор и пошел в рощу.
Ничто не нарушало тишину леса. Вдруг странный, чуждый природе звук разнесся на опушке. Одна из макушек затрепетала, затем дерево вздрогнуло всем телом, погнулось и быстро выпрямилось.
На мгновенье все затихло, но снова погнулось дерево, снова послышался треск в его стволе, и, ломая сучья и спустив ветви, оно рухнулось на сырую землю. Первые лучи солнца пробились сквозь тучу и пробежали по земле. Птицы голосили, щебетали что-то счастливое; листья радостно и спокойно шептались в вершинах, и ветви живых дерев медленно, величаво зашевелились над мертвым, поникшим деревом.
Краткое содержание «Три смерти» Толстого