Лирический перелом в поэзии Бориса Корнилова и Павла Васильева
Эти два поэта, вероятно, яснее всего обозначили лирическое перепутье времени, его промежуточность.
Борис Корнилов написал поэму «Триполье» о борьбе комсомольцев с кулачеством, поэму, близкую «Комсомолии» А. Безыменского. П. Васильев, беззастенчиво обвиненный в 30-е гг. в «поэтизации кулачьего быта», создал фольклорно-историческую поэму «Соляной бунт» , где показал протест казака Григория Босого, не пожелавшего быть карателем. Это же поклонение революции — правда, несколько заданное, самопринудительное — было и в его
В одном из лучших стихотворений П. Васильева «Стихи в честь Натальи» героиня уже не просто выходит, как Катюша, на берег крутой, а шествует, священнодействует, одухотворяет пространство. Наталья наделена почти рубенсовской красотой, неистощимым природным оптимизмом, величием воскресшей после Смуты России. «Откуда» она идет, эта с важной походкой казачка Павла Васильева? Откуда улыбка этой «прелести» и «павы» ? Эта Наталья пришла
Так идет, что ветви зеленеют,
Так идет, что соловьи чумеют,
Так идет, что облака стоят.
Так идет, пшеничная от света,
Больше всех любовью разогрета,
В солнце вся от макушки до пят.
Подлинное обретение свободы Борисом Корниловым, движение «вперед без оглядки», в таких раскованных, разговорно-беседных стихах, как «Качка на Каспийском море» , «Песня о встречном» , «Соловьиха» . Это самоосвобождение свершилось без притворства, задорно, предельно естественно. Вновь, как у Исаковского, в центре — деревенские пейзажи, обычные зазывания любимой на свидание, шутейно-лукавый монолог героя, пародирующего отчасти и казенный словоряд. Как неспешно, без лихорадки возникает этот диалог:
У меня к тебе дела такого рода,
Что уйдет на разговоры вечер весь, —
Затвори свои тесовые ворота
И плотней холстиной окна занавесь.
Чтобы шли подруги мимо,
Парни мимо
И гадали бы и пели бы, скорбя:
— Что не вышла под окошко, Серафима?
Серафима, больно скучно без тебя…
He «очень скучно», но именно «больно скучно»: в этой сдержанности, прозаизме собеседования, лукавстве скрыто ощущение прочности бытия, просторности его. Все — здесь, и все — теперь…
Подлинный центр стихотворения — о свидании, о счастье, безмятежно-полном, даже озорном — в картине природы, в жизни соминого омута, где «вода — зеленая, живая — мимо заводей несется напролом», где «щука — младшая сестрица крокодилу — неживая возле берега стоит». Никакого братства больших могил нет в окрестностях этого мира.
Весьма любопытным явлением в поэзии и П. Васильева, и Б. Корнилова, и А. Прокофьева, и Я. Смелякова 30-х гг. стало явное переосмысление сквозного образа поэзии 1917-1920-х гг., образа «ветра», «бури», «урагана» и т. п. He только в известнейшей песне В. И. Лебедева-Кумача «Веселый ветер» , где ветер — попутчик, советчик, соавтор душевных состояний, творец «весенних песен земли», поющий «про мускулы стальные, про радость боевых побед», свершилось это переосмысление.
Александр Прокофьев в известнейшем стихотворении «Товарищ» , не боясь никого напугать, обещает: «Я песней как ветром наполню страну…» Ему хочется жить в потоке, в лавине, в стихийном братстве, его радуют люди, идущие напролом сквозь опасности: «Мы старую дружбу ломаем как хлеб! И ветер — лавиной, и песня — лавиной… Тебе — половина, и мне — половина».
Этот ветер, эти лавины как бы потеряли всякую разрушительную силу древних стихий, зловещий смысл. Ho сохранили свою мощь, свежесть, обрели созидательный смысл.
Лирический перелом в поэзии Бориса Корнилова и Павла Васильева