Любовь к России в творчестве Есенина
Словом, силою вещей, как говаривали в XIX веке, Есенин вырос хотя и в деревне, но все-таки несколько в стороне от ее каждодневных забот о хлебе насущном, и, может быть, именно это, казалось бы, сугубо житейское обстоятельство и помогло ему, «схватив» «цветовую радугу», принести в русскую поэзию русскую природу со всеми ее далями и красками — «изумительными в своей простоте».
Цитаты из статьи А. Блока — «Краски и слова». В этом написанном еще в 1905 году эссе Блок предсказал появление поэта, который сможет нарисовать и воздух,
Условие второе: способность преобразить конкретные впечатления, добыть таящееся в недрах «ситцевого» русского пейзажа — золото: «Здесь от края и до края — чахлый кустарник. Пропадешь в нем, а любишь его смертной любовью; выйдешь в кусты, станешь на болоте. И ничего-то больше не надо.
Золото,
Как всякий большой художник, Есенин оказался больше предназначенной ему вакансии, однако при своем появлении в Петербурге был воспринят как цветок, выросший на луговой меже, на том самом блоковском болотце, «где золото, золото в недрах поет», как «божья дудка», в которую запела даже не Россия, а «шестая часть земли с названьем кратким Русь». Россия была не только самой сильной, может быть, единственной сильной, любовью Есенина. Россия была философией, миропониманием, самой главной жизненной ставкой, средоточием честолюбивых упований, тем цементирующим раствором, на котором Есенин «замесил» свою эстетику. Вне России не было ничего: ни стихов, ни жизни, ни любви, ни славы.
В ней — все, без нее — ничего. Женщины, дети, дом, друзья — все это можно было «отдать другому». Всеми обычными человеческими привязанностями поступиться, от всего отказаться.
Только не от нее — тогда начнется хаос.
За эту смертную любовь к родине его нередко обвиняли и в национализме, и в узости, в глухоте ко всему, что не свое, российское. Даже такой проницательный критик, как А. Воронений, был почему-то убежден, что Есенин хорошо писал лишь о своем. А между тем это совсем не аксиома. Да, поэт обвинял собратьев по служению образу в том, что их искусство — слишком декоративно, что они пренебрегают изучением русского «климатического стиля»:
«Северный простолюдин не посадит под свое окно кипариса, ибо знает закон, подсказанный ему причинностью вещей и явлений, он посадит только то дерево, которое присуще его снегам и ветру».
Да, он ревниво и с вызовом приставал к Маяковскому: «Россия моя, ты понимаешь — моя, а ты… ты американец! Моя Россия!» Сердился: «Ляжет в литературе бревном, и многие об него споткнутся!» И тем не менее сам никогда не считал национализм русской национальной чертой и националистических ноток не прощал никому, даже своему учителю и наставнику Николаю Клюеву. Впрочем, и «климатический стиль» России Есенин понимал отнюдь не узко. Во всяком случае, дерзко вплетал в словесные свои орнаменты кипарисы-олеандры, причем не только в персидские мотивы, но и в рязанские узоры.
Возьмите, к примеру, золотую и бревенчатую есенинскую избу и кирпичное ее сердце — русскую печь. У Есенина, даже раннего, ей ничего не стоит обернуться «верблюдом кирпичным», которому долгими зимними рязанскими ночами снятся совсем не рязанские и совсем не зимние сны:
Видно, видел он дальние страны, Сон другой и цветущей поры. Золотые пески Афганистана И стеклянную хмарь Бухары.
Словом, вне России Есенин не мыслил себя никогда, но сначала чувство родины было почти неосознанным, детским и безмятежным. Кленовый шатер кажется надежной защитой, под его раскидистой кроной он чувствует себя в безопасности, ничего вкусней кленового молока не знает. Он словно бы растворен в стихии, имя которой — Русь, Руссеянь, в ее неяркой зелени и ситцевой синеве… Только «снежинка белая»… только «клененочек маленький»:
Там, где капустные грядки Красной водой поливает восход, Клененочек маленький матке Зеленое вымя сосет.
Но вот поэт раздвинул стены зеленой избы, подставляя лицо черемуховому снегу, яблоневой вьюге:
Сыпь ты, черемуха, снегом, Пойте вы, птахи, в лесу. По полю зыбистым бегом Пеной я цвет разнесу.
И пошел, повел нас по изумительной в своей простоте земле, и открылась ширь у земли, а в есенинской поэзии появился пейзаж.
Любовь к России в творчестве Есенина