М. А Булгаков в воспоминаниях современников
Н. П. Ракицкий: «Как-то был у нас вечером В. В. Вересаев, вспоминал о первой встрече с Булгаковым: «Пришел молодой человек, представился как литератор и просил прочитать его «Записки врача». Меня это несколько удивило и заинтересовало. Я ему сказал — чтобы писать записки врача, надо быть врачом. «Я врач со стажем», — ответил он мне довольно резко. Вид у него был настолько юный, что я подумал сначала, что это простая мистификация. Прочитав «Записки», я поверил, что это писал опытный, а не молодой врач.
Когда же он принес мне
Устроив в печать «Белую гвардию» и получив деньги, Михаил Афанасьевич решил обновить свой гардероб. Он заказал себе выходной костюм и смокинг. Купил часы с репетиром.
Приобрел после долгих розысков монокль. Как-то пришел посоветоваться — где бы ему можно было приобрести шляпу-котелок. Я ему предложил свой, который у меня лежал в шкафу с 1913 года, привезенный мною в
Котелок был новый, миланской фабрики. Этому неожиданному подарку Михаил Афанасьевич обрадовался, как ребенок. «Теперь я могу импонировать!» — смеялся он. Когда Михаил Афанасьевич был приглашен на работу в Художественный театр, один московский драматург В., встретив его в клубе писателей, сказал ему:
— Я слыхал, что вас пригласили в Художественный театр, но на какую роль, интересно знать?
Ответ Михаила Афанасьевича прозвучал довольно резко и громко:
— На должность штатного контрреволюционера с хорошим окладом!»
ЭЛ. Миндлин: «В Булгакове все — даже недоступные нам гипсово-твердый, ослепительно свежий воротничок и тщательно повязанный галстук, не модный, но отлично сшитый костюм, выутюженные в складочку брюки, особенно форма обращения к собеседникам с подчеркиванием отмершего после революции окончания «с», вроде «извольте-с», или «как вам угодно-с», целованье ручек у дам и почти паркетная церемонность поклона, — решительно все выделяло его из нашей среды. И уж конечно, конечно, его длиннополая меховая шуба, в которой он, полный достоинства, поднимался в редакцию, неизменно держа руки рукав в рукав.
Михаил Афанасьевич избегал посещать… диспуты. Однако имя Орлинского1 так приелось ему, он уже столько наслышался о своем лютом противнике, что однажды не выдержал и, как всегда светски подобранный, одетый безукоризненно, явился на диспут, где ораторствовал Орлинский.
Появление автора «Дней Турбиных» в зале, настроенном в большинстве недружелюбно к нему, произвело ошеломляющее впечатление. Никто не ожидал, что Булгаков решится прийти. Послышались крики: «На сцену! На сцену его!»
По-видимому, не сомневались, что Булгаков пришел каяться… Преисполненный собственного достоинства, с высоко поднятой головой, он медленно взошел по мосткам на сцену.
Булгаков спокойно слушал ораторов, как пытавшихся его защищать, так и старых его обвинителей во главе с Орлинским.
Наконец предоставили слово автору «Дней Турбиных». Булгаков начал с полемики, утверждал, что Орлинский пишет об эпохе Турбиных, не зная этой эпохи, рассказал о своих взаимоотношениях с МХАТом. И неожиданно закончил тем, ради чего он, собственно, и пришел на диспут.
— Покорнейше благодарю за доставленное удовольствие. Я пришел сюда только затем, чтобы посмотреть, что это за товарищ Орлинский, который с таким прилежанием занимается моей скромной особой и с такой злобой травит меня на протяжении многих месяцев. Наконец я увидел живого Орлинского. Я удовлетворен. Благодарю вас.
Честь имею.
Не торопясь, с гордо поднятой головой, он спустился со сцены в зал и с видом человека, достигшего своей цели, направился к выходу при оглушительном молчании публики.
Шум поднялся, когда Булгакова уже не было в зале».
М. А Булгаков в воспоминаниях современников