Мертвые души характеристика образа Плюшкин Степан

Плюшкин Степан — пятый, и последний, из «череды» помещиков, к которым Чичиков обращается с предложением продать ему мертвые души. В своеобразной отрицательной иерархии помещичьих типов, выведенных в поэме, этот скупой старик занимает одновременно и самую нижнюю, и самую верхнюю ступень. Его образ олицетворяет полное омертвение человеческой души, почти полную погибель сильной и яркой личности, без остатка поглощенной страстью скупости, — но именно поэтому способной воскреснуть и преобразиться.

На эту двойственную, «отрицательно-положительную»

природу образа П. заранее указывает финал 5-й главы; узнав от Со-бакевича, что по соседству живет скаредный помещик, у которого крестьяне «мрут, как мухи», Чичиков пытается выведать к нему дорогу у прохожего крестьянина; тот не знает никакого П., но догадывается, о ком идет речь: «А, заплатанный!» Кличка эта унизительна, — но автор от сатиры мгновенно переходит к лирическому пафосу; восхитившись меткостью народного слова, воздает хвалу русскому уму и как бы перемещается из пространства нравоописательного романа в пространство эпической поэмы «наподобие «Илиады».

Но чем ближе

Чичиков к дому П., тем тревожнее авторская интонация; вдруг — и будто бы ни с того ни с сего — автор сравнивает себя-ребенка с собою нынешним, свою тогдашнюю восторженность — с нынешней «охладелостью» взора. «О моя юность! о моя свежесть!» Ясно, что этот пассаж в равной мере относится к автору — и к «помертвелому» герою, встреча с которым предстоит читателю. И это невольное сближение «неприятного» персонажа с автором заранее выводит образ П. из того ряда «литературно-театральных» скупцов, с оглядкой на которых он написан, отличает и от скаредных персонажей плутовских романов, и от жадных помещиков нравоописательного эпоса, и от Гарпагона из мольеровской комедии «Скупой» , сближая, напротив, с Бароном из «Скупого рыцаря» Пушкина и бальзаковским Гобсеком.

Описание плюшкинского имения аллегорически изображает запустение — и одновременно «захламление» его души, которая «не в Бога богатеет». Въезд полуразрушен — бревна вдавливаются, как фортепьянные клавиши; всюду особенная ветхость, крыши как решето; окна заткнуты тряпьем. У Собакевича они были заколочены хотя бы в целях экономии, а здесь — исключительно по причине «разрухи».

Из-за изб видны огромные клади лежалого хлеба, похожего цветом на выжженный кирпич. Как в темном, «зазеркальном» мире, здесь все безжизненно — даже две церкви, которые должны образовывать смысловой центр пейзажа. Одна из них, деревянная, опустела; другая, каменная, вся потрескалась. Чуть позже образ опустевшего храма метафорически отзовется в словах П., сожалеющего, что священник не скажет «слова» против всеобщего сребролюбия: «Против слова-то Божия не устоишь!» Господский дом, «сей странный замок», расположен посреди капустного огорода. «Плюшкинское» пространство невозможно охватить единым взором, оно словно распадается на детали и фрагменты — то одна часть откроется взгляду Чичикова, то другая; даже дом — местами в один этаж, местами в два. Симметрия, цельность, равновесие начали исчезать уже в описании имения Собакевича; здесь этот «процесс» идет вширь и вглубь.

Во всем этом отражается «сегментарность» сознания хозяина, который позабыл о главном и сосредоточился на третьестепенном. Он давно уже не знает, сколько, где и чего производится в его обширном и загубленном хозяйстве, — но зато следит за уровнем старой наливки в графинчике: не выпил ли кто-нибудь. Запустение «пошло на пользу» одному лишь плюшкинскому саду, который, начинаясь близ господского дома, пропадает в поле.

Все остальное погибло, омертвело, как в готическом романе, о котором напоминает сравнение плюшкинского дома с замком. Это как бы Ноев ковчег, внутри которого произошел потоп. Ветхость его мира сродни ветхости «допотопного» мира, погибшего от страстей. А сам П. — это несостоявшийся «праотец» Ной, из рачительного хозяина выродившийся в скопидома и утративший какую бы то ни было определенность облика и положения.

Встретив П. по дороге к дому, Чичиков не может понять, кто перед ним — баба или мужик, ключник или ключница, «редко бреющая бороду»? Узнав, что эта «ключница» и есть богатый помещик, владелец 1000 душ, Чичиков двадцать минут не может выйти из оцепенения. Портрет П. тоже указывает на полное «выпадение» героя из образа богатого помещика.

Но все это не ради «разоблачения», а лишь ради того, чтобы напомнить о норме «мудрой скупости», с которой П. трагически разлучился и к которой все еще может вернуться.

Прежде, до «падения», взгляд П., как трудолюбивый паук, «бегал хлопотливо, но расторопно, по всем концам своей хозяйственной паутины»; теперь паук оплетает маятник остановившихся часов. Даже серебряные карманные часы, которые П. собирается подарить — да так и не дарит — Чичикову в благодарность за «избавление» от мертвых душ, и те «поиспорчены». Об ушедшем времени напоминает и зубочистка, которою хозяин, быть может, ковырял в зубах еще до нашествия французов.

Кажется, что, описав круг, повествование вернулось в точку, из которой началось, — первый из «чичиковских» помещиков, Манилов, точно так же живет вне времени, как и последний из них, П. Но времени в мире Манилова нет и никогда не было; он ничего не утратил — ему нечего и возвращать. П. обладал всем. Это единственный, кроме самого Чичикова, герой поэмы, у которого есть биография, есть прошлое; без прошлого может обойтись настоящее, но без прошлого нет пути в будущее.

До смерти жены П. был рачительным, опытным помещиком; у дочек и сына были учитель-француз и мадам; однако после этого у П. развился «комплекс» вдовца, он стал подозрительнее и скупее. Следующий шаг в сторону от определенной ему Богом жизненной дороги он сделал после тайного бегства старшей дочери, Александры Степановны, со штабс-ротмистром и самовольного определения сына в военную службу. Младшая дочь умерла; сын проигрался в карты; душа П. ожесточилась окончательно; «волчий голод скупости» овладел им.

Даже покупщики отказались иметь с ним дело — ибо это «бес», а не человек.

Возвращение «блудной дочери», чья жизнь со штабс-ротмистром оказалась не особенно сытной, примиряет П. с нею, но не избавляет от погибельной жадности. Поиграв с внуком, П. ничего Александре Степановне не дал, а подаренный ею во второй приезд кулич он засушил и теперь пытается угостить этим сухариком Чичикова.

Умный Чичиков, угадав подмену, произошедшую в П., соответственным образом «переоснащает» свою обычную вступительную речь; как в П. «добродетель» потеснена «экономией», а «редкие свойства души» — «порядком», так подменены они и в чичиковском «приступе» к теме мертвых душ. Но в том и дело, что жадность не до последнего предела смогла овладеть сердцем П. Совершив купчую, П. размышляет, кто бы мог от его имени заверить ее в городе, и вспоминает, что Председатель был его школьным товарищем. И это воспоминание внезапно оживляет героя: «…на этом деревянном лице выразилось бледное отражение чувства».

Естественно, это случайный и мгновенный проблеск жизни.

Поэтому, когда Чичиков, не только приобретя 120 мертвых душ, но и купив беглых по 27 коп. за душу, выезжает от П., автор описывает сумеречный пейзаж, в котором тень со светом «перемешалась совершенно» — как в несчастной душе П.


1 Звезда2 Звезды3 Звезды4 Звезды5 Звезд (1 оценок, среднее: 5,00 из 5)


Мертвые души характеристика образа Плюшкин Степан