Место поэзии и поэта в стихах Пушкина
Еще в своей ранней оде «Вольность» он призывает «свободы гордую певицу», чтобы «воспеть Свободу миру, / На тронах поразить порок». Но Пушкину глубоко органично и понимание поэзии как великого Божьего дара, что нашло отражение прежде всего в программном стихотворении «Пророк»:
Как труп, в пустыне я лежал,
И Бога глас ко мне воззвал…
Поэтический дар приносит человеку «шестикрылый серафим» — посланник Бога. Но для того чтобы воспринять этот дар, необходим ряд условий в самой личности, которые Пушкин символически
Свойства поэта — особые, духовные зрение и слух, позволяющие видеть и слышать то, что невидимо и неслышимо для обыкновенного человека; это то, что можно назвать постижением скрытой сущности вещей. Поэта делает и язык — не язык светской черни, как говорили в пушкинские времена, «празднословный и лукавый», но язык правды и мудрости — «жало мудрыя змеи». И, наконец, сердце.
И лишь после духовного
О неразрывности поэта с современным ему общественным движением говорит Пушкин и в стихотворении «Арион»: и кормщик, и гребцы, и певец находят свое место в общем движении корабля, аллегорически изображающем декабристское движение.
В том же 1827 году Пушкин пишет стихотворение «Поэт», в котором уже не идея общественного служения, но идея боговдохновенности поэта является центральной. «Пока не требует поэта / К священной жертве Аполлон, / В заботы суетного света / Он малодушно погружен». Без божественного вдохновения поэт неотличим от «детей ничтожных мира». «Но лишь божественный глагол / До слуха чуткого коснется», все преображается: поэт «тоскует… в забавах мира, / Людской чуждается молвы». Он бежит «на берега пустынных волн, / В широкошумные дубровы», чтобы исполнить божественное предназначение.
Поэзия, которая для Пушкина была делом жизни, всегда оставалась для него некоторой тайной, связывалась с присутствием в человеке высших, надличностных сил.
Божественная сущность поэзии доступна немногим и непонятна толпе, «черни», которая требует от поэта доступности, понятности и непосредственной пользы. Но такое представление о поэзии чуждо самой ее сути — ведь поэзия призвана возвышать человека до Бога, а не сводить Бога до уровня слабого и суетного человека. Разрыв с «толпой», непонятость поэзии в обществе начинают акцентироваться Пушкиным особенно в последний период его творчества, хотя еще в 1823 году в стихотворении «Свободы сеятель пустынный…» он символически изобразил судьбу поэта, вышедшего на поприще благородного общественного служения:
Свободы сеятель пустынный.
Я вышел рано, до звезды;
Рукою чистой и безвинной В порабощенные бразды Бросал живительное семя —
Но потерял я только время,
Благие мысли и труды…
Поэзия не может служить повседневным нуждам толпы, бессмысленно видеть в ней средство исправлять пороки общества или содействовать его процветанию — поэзия велика сама по себе. Такова основная мысль стихотворения Пушкина «Поэт и толпа», где впервые в русской литературе отчетливо противопоставлены позиции «чистого» и «утилитарного» искусства. Чернь рассуждает: «Как ветер песнь его свободна, /Зато как ветер и бесплодна: / Какая польза нам от ней? …/Нет, если ты небес избранник, / Свой дар, божественный посланник, / Во благо нам употребляй: / Сердца собратьев исправляй.. Ты можешь, .ближнего любя, / Давать нам смелые уроки, / А мы послушаем тебя». На это поэт отвечает: «Подите прочь — какое дело / Поэту мирному до вас! / В разврате каменейте смело: / Не оживит вас лиры глас!» Заканчивает стихотворение четверостишие, ставшее крылатым:
Не для житейского волненья,
Не для корысти, не для битв,
Мы рождены для вдохновенья,
Для звуков сладких и молитв.
Те же идеи выражены в стихотворении «Поэту», «Рифма», «Эхо». Но Пушкин не отказывается полностью от мысли об общественном предназначении поэзии, он просто понимает его более широко и универсально: поэт служит не политической злобе дня, а вечному в человеке. Его поэзия не остается без влияния ка общество, на народ, но это влияние скажется не сегодня. Слияние идей божественной сущности искусства и его общественного предназначения проявляется в итоговом произведении Пушкина — «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…», в котором поэт ставит дело своей жизни выше государственной власти и предрекает ему большое историческое будущее: «И долго буду тем любезен я народу, /Что чувства добрые я лирой пробуждал, / Что в мой жестокий век восславил я свободу / И милость к падшим призывал» Это объективное значение поэзии, которое не может быть поколеблено ничем.
Поэзия Пушкина не угождала сиюминутным интересам «черни», но работала на будущее, утверждая в жизни общечеловеческие, общегуманистические ценности, и в этом единственное ее общественное предназначение, вложенное в поэзию самим Богом. Не случайно стихотворение заканчивается знаменательными строками:
Веленью Божию, о Муза, будь послушна,
Обиды не страшась, не требуя венца,
Хвалу и клевету приемли равнодушно,
И не оспоривай глупца.
Здесь все те же идеи, питавшие все творчество Пушкина: и божественная сущность поэзии, и ее неподсудность людскому мнению, и сознание своей силы и величия, что позволяет равнодушно относиться и к славе, и к хуле.
В своем творчестве Пушкин поставил поэзию на огромную высоту, что связывалось и с общественным служением искусства, и — в большей мере — с его божественной сущностью, налагающей огромную ответственность на художника. Пушкинская традиция в понимании темы поэзии оказалась исключительно плодотворной в дальнейшем развитии русской литературы.
(1 оценок, среднее: 5,00 из 5)Место поэзии и поэта в стихах Пушкина