Мораль басни Чиж и Еж и ее анализ

В басне «Чиж и Еж» речь идет о поэзии, ее сущности, ее правде, о воспевании героя, о подлинной героике и подлинном героизме, о великих мира сего, об обязанностях поэта перед жизнью и перед правдой.

Басня хитра. В ней Крылов отказался воспевать Александра Первого. Сделал он это тонко и замысловато, но так, чтобы каждый понимал, в чем дело.

Басня, как сказано, называется «Чиж и Еж». Произнесите несколько раз вслух это название — и вы убедитесь, что оно неудобопроизносимо. Особенно если иметь в виду высокий повод ее написания и высокое

лицо, названное в ней — персону самого государя.

И вдруг это бормотанье — «Тише, Еж», «Чиж и Еж», «Ты жуешь».

Какое-то косноязычие, бормотание, жвачка. Вспоминается одно полемическое выражение: человек не говорит, а во сне мочалку жует. Так Крылов и начал «воспевать» государя.

Скромный бедный Чиж ему удался.

Уединение любя,

Чиж робкий на заре чирикал про себя,

Не для того, чтобы похвал ему хотелось,

И не за что; так как-то пелось!

Это, конечно, не автохарактеристика. Крылова называли «площадным» поэтом. Вяземский так, по существу, его и называл.

Но «так как-то

пелось» хорошо воссоздает представление о чистом искусстве. Пелось. Впоследствии русский поэт скажет:

…Не знаю сам, что буду

Петь,- но только песня зреет.

Здесь даже и без этого: пелось — и все. Этот образ «свободного певца», певца для себя, певшего без принуждений и понуканий, поэту нужен был, естественно, не как декларация чистого искусства, а как утверждение своей свободы творчества. В высшей степени характерен парадокс: образ непринужденно поющего, свободного поэта, поэта для себя, с явной симпатией к нему вывел поэт социальный, обнаженно политический, написавший на знамени своем: «Довлеет миру злоба его».

С этим парадоксом мы встретимся и у Пушкина. Он тоже выступил в защиту чистого искусства. На практике это означало не отказ от социальности и злободневности, а провозглашение свободы выбора темы, в том числе социальной темы.

Под знаменем чистого искусства защищала себя социальность как свобода творчества. Как право отказа от чуждых духу поэта требований и навязываний.

Отметим, что в определенной ситуации Крылов вынужден был сочувственно изображать поэта-Чижа, которому просто «пелось». Факт знаменательный. Далее «по ходу пьесы» следует некий басенный штамп — восхождение Феба.

Я говорю штамп, ибо в нем — ни одного живого, теплого слова. «Тошней идиллии и холодней, чем ода»,- сказал бы Пушкин.

Вот, в блеске и во славе всей,

Феб лучезарный из морей

Поднялся.

Но есть оправдание этому штампу. Это не Крылов отштамповал сию картину — он передал холод и пенье «громких соловьев». Чтобы потом сказать:

Мой Чиж замолк.

Ему уже «не пелось». А далее поэт вводит некое остроносое, покрытое иголками ехидство. Удивительное лицо, вскрывающее все подтексты басенного рассказа.

Говорит Еж:

…»Ты что ж,-

Спросил его с насмешкой Еж,-

Приятель, не поешь?»

Стих зашипел насмешкой ядовитой. Здесь и конец басни: вопрос Ежа содержит в себе ответ. Еж смеется, издевается, ехидничает, ибо ему известна истина, он знает, почему Чиж замолк при лучах Феба, который «жизнь принес всему».

Замолкнуть при этом — значит вести себя явно неестественно. Вспомним, как в басне Крылова ожил Василек под лучами солнышка, и нам покажется несколько странным ответ Чижа на вопрос Ежа.

«Затем, что голоса такого не имею,

Чтоб Феба я достойно величал».

Так вот и отговорился Иван Андреевич:

Не стал «петь» Александра. Басня хитрая. Определенную «сверхзадачу» выполняет в ней и стих — «Не для того, чтобы похвал ему хотелось…» То есть ему, Чижу, не хотелось похвал.

А «громким соловьям»? Тем как? Видимо, хотелось. Но это — предположение.

Правда, строго в пределах текста. Иначе этот «коварный» стих читать нельзя:

Крылов очень хорошо знал Пиндаров своего времени, «громких соловьев» нашей поэзии, певших Александра. Как знал он цену и золотым табакеркам, усыпанным бриллиантами и наполненным червонцами.

Воспеть, чтобы получить. Хвалить, чтобы тебя хвалили. Этому «золотому правилу механики» получения золотых табакерок и перстней Крылов и противопоставляет «пелось» своего Чижа. Это — логика образов басни.

Что же касается ответа Чижа «сквозь слез», то это явное притворство, «ложь во спасение», как учило Евангелие. Ложь тем более явная, что Чижу не надо было свою хвалу исполнять соло, а к «хору громких соловьев» можно было примкнуть и подчирикивая.

Как видно, Крылов, воспевая Кутузова, отказался «петь» Александра. Ученые давно отметили последнее обстоятельство. Мы стремились лишь проследить логику басни, как художественного целого.

Она полностью подтвердила существующее общее толкование басни.




Мораль басни Чиж и Еж и ее анализ