Мораль басни Мор зверей и ее анализ
Рассмотрим басню «Мор зверей» . Крылов рисует картину страшного опустошения — по лесам ходит смерть, она не щадит никого… Но поэт так выразителен в описании эпидемии. Чувствуется, что на описание мора Крылов бросил все свои силы — здесь краски сгущены до предела.
Следовательно, для идеи целого данная картина существенна.
Лютейший бич небес, природы ужас — мор
Свирепствует в лесах.
Так начинает описание мора Крылов.
Перед лицом смерти и, более того, перед дверьми ада, распахнутыми настежь, переменилось все. Смерть
Голубь живет врознь с голубкой. Все постятся, будто замаливая свои грехи. В этих сложных исторических условиях Лев собирает зверей на совет и призывает их покаяться,- и тот, кто всех грешней, пусть добровольно принесет себя в жертву, чтобы умилостивить богов, гнев которых пал на зверей «по множеству грехов». «Покаемся, мои друзья!» — призывает Лев. Как все это истинно.
Кто из зверей в тяжелую минуту не произносил: «Друзья мои!?» Кто не призывал к жертве?..
Лев первым дал пример
Как видим, перед лицом смерти, гибели изменилось все. Изменилось все, кроме одного — кроме системы насилия. Она способна выдержать и такие испытания — утверждает Крылов.
Идет «высший суд», и даже над царями… Казалось бы, до лести ли, до лицемерия ли тут? Но во всем переменившаяся Лиса не может не льстить и не лице лицемерить перед Львом. Она произнесла в совете целую речь о «лишней доброте» Льва, о том, что нельзя слушаться «робкой совести», «что это честь большая для овец, когда ты их изволишь кушать».
То есть уже известное нам: грабить бедного и слабого для его же пользы.
На костер взвалили Вола, который в голодную пору у попа стянул клок сена. Из всех бед система зла и насилия вышла оправданной, доказав на практике, перед лицом ада свою нерушимость и прочность.
Но прежде чем расстаться с этим изумительным рассказом Крылова, хотелось бы отметить еще одну сторону его, которая обычно ускользает от внимания исследователей. Именно: басня «Мор зверей» атеистична, если не сказать, что это образцовое атеистическое произведение. Ведь все грешники и нечестивцы в ней, все, нарушавшие заповеди господни, оказались «не только правы — чуть не святы».
Потому что были «богаты когтем иль зубком». Сила религии — в религии сильных. К тому же религия покрывает все. Грешники, ад, жертвоприношение, гнев богов — все подвергнуто осмеянию.
А слово Льва, обращенное к зверям, это слово попа — проповедника слова божия, обращенное к пастве. Это типичная церковная проповедь. Пародия на церковную проповедь, совершенно лишенная элемента пародийности.
Лишь общая ситуация делает ее пародией.
Но она к тому же и общая, т. е. «нормальная», всем известная ситуация. Потому-то крыловская пародия, взятая с натуры, и не воспринимается как пародия. Такой тонкости, кроме Крылова, едва ли кто в России добился.
Ни одного слова нельзя добавить, ни одного слова нельзя переставить.
В искусстве пародирования Крылов достиг небывалых по тому времени высот. Речь Льва — верх лицемерия. А за этим прорывается другое: сама религия лицемерна. Как таковая. Она сама пародия.
Потому-то Крылов не пародирует, а воспроизводит религиозную проповедь в истинности ее смирения и покаяния. И в результате получилась искуснейшая, тончайшая пародия. Пародия без ее непременных элементов — шаржа и усиления.
Существенно и то, что церковную проповедь читает не поп, а сам царь, религия входит в систему правительственного лицемерия, она покрывает преступность мира насилия и грабежа.
Но говоря о тонкости воспроизведения лицемерия, при котором лицемерие перестает узнавать самое себя, мы должны сказать, что это стало у Крылова возможным только благодаря его непревзойденному искусству перевоплощения, что свойственно только великим художникам. Он перед нами на протяжении своей маленькой книжечки басен перебывал в десятках ролей — от свирепого Льва до смиренной Пчелы. И везде он истинен и точен — достояние немногих художников слова. И в этой связи мы должны себе отдать полный отчет в том, что не Батюшков и не Жуковский являются предшественниками Пушкина, а во всем удивительный и необъятный Крылов.
Если, конечно, говорить о существе дела, о реалистическом искусстве, а не о поэтике, «легкости стиха» и других частностях творчества, как бы они важны ни были.
Вызывая восхищение и удивление богатством идей, басня эта не менее удивляет нас и своим выводом. Только здесь удивление принимает форму недоумения. Рассказывая эту страшную историю, Крылов заключает ее, если угодно, странным «поучением»:
И в людях так же говорят:
Кто посмирней, так тот и виноват,
Здесь приходится произносить слово «несоразмерность»: у такого огромного по содержанию рассказа и такой крохотный вывод. Но спросим себя, обязан ли был поэт выступать в роли истолкователя и исследователя своих произведений? Да и возможно ли это в полной мере вообще, если перед нами действительно художник?
Плоское истолкование Крыловым своего рассказа говорит только о том, что перед нами художник, произведение которого выходит далеко за рамки объяснений его смысла. Равным образом оно может говорить и о противоречивости мировоззрения и метода писателя. Кроме того, данная «мораль» может указывать на творческую историю басни, на ее зарождение в сознании поэта, на первый творческий импульс.
Но в любом случае это несоответствие — свидетельство неисчерпаемости образной системы великого баснописца: как ни истолковывай его рассказ, он шире и глубже любого истолкования. И в других баснях Крылов «ставит» все тот же «эксперимент» — «проверяет» прочность и надежность крепостнической системы, выключая основную составную ее, благодаря которой, на первый взгляд, система только и существует.
Мораль басни Мор зверей и ее анализ