Может ли быть, чтоб все были несчастны, разве это справедливость?
Достоевскому образ Раскольникова не дался сразу, не удавалось ему сразу найти центр тяжести, который сумел бы удержать в единстве и некотором, пусть непостоянном, равновесии противоборствующие друг другу мысли и настроения, обуревавшие его героя. А ему необходимо было уничтожить неопределенность идеи Раскольникова и поставить ее «на настоящую точку». В творческом тигле писателя герой, или Лицо, как выражался Достоевский, превратился из комбинаций сторон в единое синтетическое целое, в органическое художественное создание, поднятое
В ассоциациях Раскольникова, как он окончательно создан был Достоевским, сохранилось имя Наполеона, но в то же время противоположное Наполеону «шиллеровское» начало потенцировалось, обобщилось и влилось в более охватывающее и грандиозное историко-философское представление Мессии, любящего судии и тиранического устроителя человеческих судеб. В этом контексте имя Наполеона стало для Раскольникова символом непререкаемой, грозной и тиранической власти над душой И жизнью человека во имя полного счастья для всего человечества.
В преддверии преступления Раскольникова звучит фраза,
И в черновых вариантах, вынашивая образ Раскольникова, Достоевский останавливался на «страдании его», на одиночестве и тайне его: «И потому теперь я всю жизнь один! Один и с женой, один и с детьми! Один всегда. Может быть, благословлять меня будут другие, всегда один.
У меня тайна, которую если б узнали, тотчас же с ужасом бы отворотились. И потому я навеки один».
Может ли быть, чтоб все были несчастны, разве это справедливость?