Н. М. Рубцов в воспоминаниях современников
А. Н. Жуков: «Однажды зашел в комнату радостный, улыбающийся и сообщил как о большой победе:
— Знаешь, меня редакционная машинистка похвалила.
Я пожал плечами:
— Тебя вроде не первый раз хвалят. И на семинарах, и так, в застольях. Наши ребята, кажется, не чета какой-то машинистке.
— Не понимаешь, — огорчился он. — Машинистка старая, лет сорок работает по редакциям, профессионалка, на текст уже не откликается, стучит, как печатающий автомат. А тут отдает мне папку со стихами и глядит так, будто я Бог или сын родной. Спасибо,
Так уважительно говорила, все время на «вы», по отчеству…
Рассказывает, а сам весь светится, так не похоже на него, недоверчивого, ироничного.
— Вот напечатаешь и купи себе новые туфли, — посоветовал я.
Он отмахнулся беспечально:
— Нашел заботу — туфли! Мне и этих хватит до конца пятилетки. И ушел, «веселый и хороший», в неведомую даль.
Не умел он заботиться о своем быте, не обращал внимания
В стихах его летят птицы, бегут кони, веют ветры, хлещут дожди, гудят поезда, корабли и машины — поэтический материк просторен, как русская земля, он только-только стал его осваивать, обживать и в последние годы пристально вглядывался в свою северную вологодскую деревню, в избу, в крестьянина и крестьянку: «Память возвращается, как птица, в то гнездо, в котором родилась»».
Э. Крылов: «В первые дни учебы мы часто собирались в одной из комнат общежития и нередко всю ночь напролет читали по кругу свои стихи. Рубцов слушал, крутил головой, хмурился, иногда усмехался, но не открыто, а только намеком, даже не в половину, а в четверть жеста. Стихи ему явно не нравились. Дошла очередь до Сергея Макарова. Он прочитал стихотворение «Павел Васильев». Рубцов был доволен, в полужестах его сквозило — знай наших.
Кто-то завел нудную поэму. Рубцов поскучнел, опустил голову на руки. Кончилась поэма, и в полной тишине прозвучал голос Рубцова: «Бездарно все».
Возник ропот. Кто-то крикнул:
— Ты не выступай, а прочти стихи. Тогда посмотрим.
Рубцов встал:
— Не буду читать, не хочу. Пойдем, Сережа.
И они ушли.
Осенью наш курс работал в колхозе под Загорском. Стояли дождливые, слякотные дни, и даже настырный, радеющий за дело колхозный бригадир, бывший фронтовик с дыркой в горле, которую он затыкал пальцем, когда говорил, был склонен считать, что работать в поле нельзя.
Мы целыми днями валялись на соломенных тюфяках и придумывали себе занятия. Высшим смыслом всех занятий было «узнавание» друг друга. Пожалуй, самым незаметным среди всех был Николай Рубцов.
В тот день, как и в предыдущие, поэты читали свои стихи. Рубцов подошел к нашей группе, лег, облокотясь, на тюфяк, послушал немного, а потом очень искренне сказал:
— Разве это стихи?
— Читай свои,- предложил кто-то.
Он сел и монотонным голосом стал читать «Фиалки». Но с каждой новой строкой голос становился звонче, выразительнее, пока не превратился в то, что называют «криком души».
Впечатление было очень сильным. В то время кумирами читающей публики были Евтушенко, Вознесенский… В Рубцове сразу почувствовали нечто совсем другое.
Парадоксально, но «необычная» поэзия «под Евтушенко» звучала уже слишком обычно, а «обычная» поэзия Рубцова прозвучала необычно.
Рубцову ничего не было сказано, но стихов больше не читали».
Н. М. Рубцов в воспоминаниях современников