На тему: Имена персонажей в смысловой структуре повести «Котлован»

Имена персонажей в смысловой структуре повести «Котлован»

Имя персонажа — та «одежка», по которой его встречают в литера­турном произведении. Со времен классицизма известны «говорящие» имена, значением которых, собственно, и исчерпывался харак­тер героя. Ничего не говорящие имена могут строиться на фонетической — артикуляционной — игре: достаточно вспомнить, как выбиралось имя гоголевскому Акакию Акакиевичу из выпавших в святцах Варуха, Варадата, Варахасия или мученика Хоздазата.

В кон­це концов, имя может

быть просто выдумано писателем, но тогда тем более важно понять, чем обусловлена «конструкция» имени и как свя­заны имя и его носитель.

Имена персонажей в прозе Платонова привлекают внимание своей не­обычностью и даже нарочитой искусственностью, «сделанностью». Жа — чев, Чиклин, Вощев — все эти имена строятся по типичной для русских имен схеме, но не имеют «прямого» лекси­ческого значения. Вместе с тем Козлов, Сафронов и Медведев носят вполне привычные и весьма распростра­ненные фамилии, значение которых не воспринимается как характери­стика героя.

Особо следует сказать и о том, что именами

наделены не все персона­жи «Котлована». Активист, поп, председатель сельсовета, «середняц­кий старичок», просто «зажиточный» названы лишь по их социальному статусу. Однако в контексте «Котлована» отсутствие имени — не менее значимая для характеристики героя информация, чем буквальное зна­чение или происхождение имени.

Важнейшее место среди имен собственных в повести, безусловно, зани­мает фамилия Вощев, которая становится главным смысловым фокусом «Котлована». Происхождение этой фамилии не связано с каким-то одним конкретным словом. Смысловая основа фамилии — «вощ» — может ассо­циироваться и с корнями «воск/вощ» , и со зву­чанием слова » вообще», которое в разговорной речи произносится как «ваще», и с близким по звучанию наречием «вотще».

Ряд фонетических аналогий можно продолжить русской пословицей «Попасть как кур во щи «, в которой центральным является звуковой комплекс «вощи».

При внешней несовместимости и даже противоречивости всех этих зна­чений в истории Вощева они связываются воедино, взаимно дополняя друг друга. «Воск» — природный и хозяйственный материал — не связан напрямую с психологическим миром персонажа; но достаточно вспом­нить, как Вощев собирает в мешок «всякую безвестность» мира для памя­ти, — и можно убедиться, что ничто «природное и хозяйственное» Вощеву не чуждо. «Вообще» напоминает о главном деле жизни героя — поиске смысла отдельного и общего существования, попытке додуматься до «пла­на общей жизни». С «вотще» связана идея тщеты и разочаровывающей безрезультатности такого поиска и обреченности героя. Сюжет русской пословицы в связи с историей Вощева в «Котловане» неожиданно получа­ет грустно-комическое воплощение: в колхозе имени Генеральной Линии активист определяет Вощева на «куриное дело» .

Фамилия Вощева уже на первой странице повести определяет логику его духовного пути — от надежды обрести «всемирную истину» к осозна­нию тщетности общих усилий в достижении идеа­ла и личного существования.

Традиционные русские фамилии — Козлов, Сафронов, Медведев, как может показаться, уступают по своему смысловому объему фамилии Во­щев. Очевидна лишь сюжетная этимология фамилии Медведев: Медве­дев и есть медведь. Абсолютно реалистическая фамилия принадлежит, однако, совсем не традиционному для реалистической поэтики персона­жу — медведю-молотобойцу, обладающему классовым чутьем.

Однако между именем собственным и нарицательным есть несколько промежуточных звеньев: Миша, Мишка, Миха­ил. «Человеческие» уменьшительно-ласкательные формы в обращении к медведю подчеркивают будничность фантастики — пролетарский мо­лотобоец Миша вместе с людьми раскулачивает зажиточных крестьян в колхозе имени Генеральной Линии. Человеческие черты особенно ярко обозначаются в обращении к медведю Насти — «Медведев Мишка». Именно в восприятии Насти медведь окончательно «превращается» в че­ловека: «Одна только Настя смотрела ему вслед и жалела этого старого, обгорелого человека».

После смерти Насти Мишка снова становится только медведем: «…колхозники… возили в руках бутовый камень, а медведь таскал этот камень пешком и разевал от натуги пасть».

Фамилия же Козлов, внешне связанная по этимологии и способу об­разования с фамилией Медведев, по своему контекстуальному значению в «Котловане» оказыва­ется ее антитезой. Жаргонное значение слова «козел» указывает на самого презренного человека; Козлов — вечно отстающий и самый жалкий зем­лекоп, запас душевных и физических сил которого критически оценен Сафроновым: «Не переживет он социализма…» Таким образом, в системе персонажей повести Козлов и Медведев оказываются антиподами — но не только потому, что один — человек, а другой — зверь, а потому, что один — презираемый «паразит», а другой — уважаемый пролетарий.

С «животной» этимологией имен собственных связано в повести и имя партийного функционера Пашкина. Его зовут Лев Ильич. Внешняя этимологическая связь имени Лев с фамилиями Козлов и Медведев вновь оказывается обманчивой. «Царственные» краски имени Лев сти­раются в «контрреволюционном» сочетании политически правильного отчества и ошибочного имени. «Не­правильное» имя даже становится уликой в партийном разбирательстве, устроенном по заявлению Жачева.

Лев Ильич — бюрократ постреволю — ционной генерации, и его имя — не столько указание на какие-то лично­стные черты персонажа, сколько сатирический «портрет» партийного активиста, который сумеет удержаться на плаву при любом повороте «генеральной линии».

В противовес Льву Ильичу Пашкину его партийный коллега на селе — активист — вообще лишен имени. В сравнении с Пашкиным, сю­жетные функции которого ограничены, активист — значительно более деятельная фигура, он инициатор и главный участник раскулачивания «зажиточного бесчестья» в колхозе имени Генеральной Линии. Нарица­тельное существительное пристало к активисту так прочно, что начало выступать в роли имени; на селе была даже «уменьшительно-ласкатель­ная» форма от «активиста» — «актив».

Социально-политическая функ­ция вытеснила в человеке живые черты, заполнила его целиком и отме­нила необходимость в индивидуальном имени.

Еще одна парадоксальная деталь связана с появлением в «Котлова­не» — причем появлением сюжетно не мотивированным — Ивана Семе­новича Крестинина. Эпизод с его участием занимает несколько строчек, и более значимым оказывается скорее имя персонажа, нежели его уча­стие в изображаемых событиях. «Старый пахарь» Иван Крестинин — мужик вообще, рус­ский человек, христианин. Его участь в повес­ти — обобщенное выражение трагической судьбы русского крестьянина в эпоху коллективизации: «Старый пахарь Иван Семенович Крестинин целовал молодые деревья в своем саду и с корнем сокрушал их прочь из почвы, а его баба причитала над голыми ветками».

И наконец, наибольшая смысловая нагрузка приходится на имя На­сти, олицетворяющей будущее счастье и «истину всемирного происхож­дения». Буквальное значение имени — «воскресшая». Настя действи­тельно однажды буквально выходит из могилы: Чиклин уводит ее из комнаты, в которой умерла ее мать и в которой Чиклин сделал «склеп» для умершей.

Одна­ко значение имени Насти оказывается в трагическом противоречии с ее судьбой: предназначенная для новой, вечной жизни, сумевшая однажды уйти от смерти, она погибает, унося с собой надежду и веру. Смерть Насти — сюжетный и смысловой итог повести, и ее могила в котловане общепролетарского дома — мрачная эмблема утопического счастья.

Имена собственные в «Котловане», таким образом, выступают не только в традиционной функции — как средство характеристики персо­нажей. Значения имен связаны и со всеми остальными уровнями текста — сюжетом, образным и символическим строем — и могут быть адекватно поняты только с учетом их контекстуальных связей. Ключе­вая роль в смысловой структуре «Котлована» принадлежит именам Во­щева и Насти: смерть «воскресшей» символически выражает тщетность надежд на всеобщее счастье в утопическом мире.




На тему: Имена персонажей в смысловой структуре повести «Котлован»