Образ главной героини в повести Фраермана «Никичен»
Вся повесть мне представляется вот такой же ладно сработанной, легкой и прочной настолько, что ей и сносу не будет на долгом еще пути. Повесть «Васька-гиляк» вобрала в себя часть того, что было накоплено личным опытом еще до того, как писатель стал комиссаром партизанского отряда, и даже до того, когда он редактировал партизанскую газету «Красный ключ».
А между тем все, что было после этого, в особенности во время полугодового похода, дало так много интересного и важного, о чем непременно нужно было рассказать людям. К. Г. Паустовский
И у меня создается впечатление, что, проживи писатель дольше, он еще написал бы не одну книгу о Дальнем Востоке. Запас его впечатлений, душевной любви и благодарной памяти далеко не был исчерпан.
После завершения работы над повестью «Васька-гиляк» писатель не мучился над вопросом, чему посвятить следующую книгу. Ясно было, что надо продолжать рассказывать о том, что пережито и видено в пору боевой молодости на Дальнем Востоке. Не позволив
Новая повесть называется «Никичен». Однако она значительно шире судьбы юной героини. Это чистое по звучанию произведение отличается глубоким социальным содержанием.
Если в «Ваське-гиляке» описываемые события концентрировались вокруг главного героя, то новая повесть построена по иному принципу. Не упуская слишком далеко из виду главных героев, автор вводит в поле нашего зрения все новых людей и новые события, расширяя круг за кругом повествование. При этом повесть не утрачивает композиционной стройности, она крепко сколочена, емко и сжато написана.
В повесть о юной Никичен привнесен и автобиографический элемент. В комиссаре партизанского отряда Небываеве легко угадывается сам автор.
Кругозор комиссара Небываева несравним с кругозором Васьки. Этим в значительной мере и объясняется иной ракурс в изображении положенных в основу повести событий и иной принцип их отбора. Разумеется, для повести строго выбрано лишь самое необходимое из того, что было во время полугодового похода из Керби в Якутию, а что-то и домыслено. И мы еще раз получаем возможность теперь уже не в строго документальном воспоминании, а в художественном преломлении проследить перипетии трудного похода, ближе разглядеть его участников.
По-читательски нельзя не быть благодарным автору за то, что он с такой непосредственностью донес до нас романтику теперь уже далекой эпохи, сам дух неповторимого времени, к которому никогда не ослабнет живой человеческий интерес.
Славное и далекое время оживает в этой повести не только в воскрешенных художником событиях и судьбах людей, оно с пронзительностью заявляет о себе в точных деталях, метких штрихах, в бережно сохраненных предметах. В повести процитирован всего лишь один документ, но как сильно в тексте его запечатлен дух времени, высокая романтика и суровая правда эпохи.
«Комиссар Небываев знал свой мандат наизусть. Он был написан пышным языком:
«Идти к тунгусам. Учредить Советы. Вести революционный суд и расправу над врагами рабочего класса. Оказывать всяческое сопротивление японцам.
И если справа и слева и кругом будут враги, то держаться до оказания помощи, или до смерти, или до победы над врагами трудящегося народа. Связи не держать по случаю непроходимости тайги, а действовать самостоятельно».
Текст этого документа очень мало отличается от текста мандата, врученного писателю при вступлении его в должность комиссара партизанского отряда. Вообще для художественной манеры Р. И. Фраермана характерно самое бережное отношение к документу, к факту и тем более к исторической истине. Не являясь ни в какой мере писателем-документалистом, он порой лишь легко прикасается кистью художника к факту или документу, но и этого прикосновения достаточно для того, чтобы все приобрело живую красочность и объем.
При удивительной щедрости на поражающие своей яркостью детали, писатель все же чаще пишет скуповато, как бы сдерживая свое перо, свою фантазию, не слишком позволяя разбегаться своему приметливому глазу.
Р. Фраермана, как и всякого даровитого художника, помимо поразительной наблюдательности отличает тонкое чувство меры. Он, в сущности, никогда не бывает слишком красочен или слишком сух, слишком краток или слишком многословен. Все, что слишком,- все не для него. Он ясен, точен, выразителен настолько, чтобы его слово делалось живым.
Это-то и позволяет ему быть экономным, кратким, сдержанным. Вот, к примеру, самые обычные для него две фразы, которыми описаны окрестности Чумукана: «Было видно море, плоское во время отлива. А направо лесная река, темная от сока корней, спешила к морю, выбегая на песчаные косы».
В первой фразе использован всего лишь один эпитет — морсилоское,- но какая даль сразу распахнулась перед нами и как точно определена форма поверхности благодаря этому вроде и неприметному, но необыкновенно к месту поставленному слову. Лаконизм лишь помог создать беспредельную и отчетливо видимую даль. Во второй фразе положена всего лишь одна краска — лесная река темпа от сока корней,- но это позволяет увидеть не только цвет воды, а и заросшие берега, опутанные корнями, в которых, видимо, говорливо, поскольку на пути коренья, течет к морю эта таежная река.
И отчетливо представляешь себе ее струи густого чайного настоя.
Образ главной героини в повести Фраермана «Никичен»