Объяснение названия вертепной драмы П. Кулиша «Иродова морока
И опять к вертепу обращаются уже в ХІХ веке украинские писатели, и в частности П. Кулиш. Да, в названии вертепной драмы П. Кулиша «Иродова морока » есть и указание на церковно религиозный характер, и символ антидуховности, — .
Антидуховность торжествует уже с первых страниц пьесы — Ирод вызывающе заявляет: «…царь я на всю губу», а потому «…заковал в кандалы человеческую мать Правду». А еще он «…людей режет по своей охоте»; восхваляется еще и тем, что ему служит сам Черт, и беда его заключается в том, что Черта не
Более того, страшный, демонический дух этого приказа Ирода, усиленный репликой: «Не щадите ни одного, всех поубивайте». Он не просто призывает слуг заработать владыке «вечный памятник» и славу, но и сделать это «купаясь в крови». Очевидное
Понимая настоящую силу Запорожца, Ирод преднамеренный и коварно характеризовал его как «бродягу» и «пьяницу», как неспособного ни на что, и думает, что получит этого политические дивиденды.
Да, владыка не просто направлял свои мнения, действия и поступки, на творение зла, но и получал от всего того большое наслаждение — высшее проявление антидуховности.
П. Кулеш уже в начале пьесы обращает внимание читателя и на то, что жена Ирода Несправедливость сидит на престоле «…с поникшей головой». Но оказалось, что она грустила не от того, что кому-то или ей самой очень плохо, — ей было просто «скучно» без творения зла. А когда она узнала о рождении будущего духовного царя Иудеи, она сразу оживилась и очень категорически заявила:
Нет, сего не будет! Чье небо, чей ад мои будут люди!
Для Несправедливости, как и для Ирода, сама мысль о возможности потерять власть есть не только неожиданная, но и ненавистная. Тому же Несправедливость готова пойти на любых злые действия, чтобы сохранить свое властвование. Для этого она готова покорить даже всю нечистую силу:
…не дам новому царю на престоле сесть. Бороться у меня будет Ирод с Чертом….
Но весть о том, что Правда выпущена и «разбиты оковы», Несправедливость просто ошеломила: «Кривда падает в обморок». Это действующее лицо откровенно в своих злых намерениях и злодеяниях, в своих негожих отношениях с подчиненными. Пока был жив главный из них, ей жилось хорошо, а когда умер, то «без него не живется». Несправедливость способна и на крайнюю меру — она готова обратиться и к Иуде, чтобы уничтожить Иисуса:
Я под его потай миру подошлю Иуду да и вовек на семь мире царствовать буду.
Несправедливость коварно оправдывает свое влеченье к беспрекословной власти желанием «…усе ленивое отродье сгубить сразу». То есть Несправедливость все свои мнения, слова, действия и поступки, направляет только на творение зла — она символизирует демоническую антидуховность.
Смерть П. Кулеш представил «…сухореброю, шершавой бабою», во всех действиях и поступках которой воплощенная ненависть к жизни:
Должна неоднократно косить направо и налево чтобы пустыней сдавались царство, всем на удивление.
Как и Несправедливость и Ирод, Смерть в первый раз запаниковала тогда, когда ей не удалось «скосить» Запорожца:
Я уже косу поломала не одну на злюке а у него нет ни страха ни ужаса и в мысли. Свое бессилие перед Запорожцем Смерть выражает в том, что толкает его в «…брюхо костлявой ногою».
Таким образом, Смерть появляется как воплощения вечной и неутомимой антидуховности — вечной ненависти ко всему живому на Земле. Может именно поэтому здесь, как нигде в другом произведении, П. Кулеш использовал библейские мотивы для характеристики современной ему реакции и для утверждения идеи непобедимого и вечного продвижения жизни, которая появляется воплощением высшего стремления к добру, а, следовательно, и воплощение высшей духовности вообще.
На первый взгляд, все, что есть отвратительного и демонического в мире, воплощено в Черте: то он очень льстиво поводит себя с Несправедливостью, потому что понимает, что ее власть сильнее, влиятельнее, чем власть Ирода (Черт называет ее «моя слава, цаца моя дорога!»; то он подстрекает и Несправедливость, и Ирода, на расправы; то сеет «между людей» сомнения и панику, злодеяния и злобу. Более того, он намеревается «…гайдамаку вбросить в пекло», чтобы «насолить» даже своим ближним — «всем бы злюкам в сем мире стало тогда тепло». И все же, может потому, что действия Черта и должны быть творящими зло, они воспринимаются не такими страшными и злыми, как поступки людей — черт лишь подстрекает, а творят зло все-таки бездуховные люди.
Они и есть, по мнению драматурга, основными творцами зла — антидуховными и бездуховными существами.
И все же больше всего внимания П. Кулеш уделяет Запорожцу: он «Входит торжественно. На нем вся одежда сияет яркими цветами и новизною». Герой-казак перед Иродом и Несправедливостью сразу раскрывает свои недвусмысленные намерения: «Я из вас, проклятых людоморов выдавлю масло!».
Он видит свое назначение в том, чтобы уничтожать все враждебно людям, все несправедливое: «Треба жить, нужно и бить: наша судьба такая». А высшая и конечная цель его деятельности — «…защитить от нахала мать Украину».
Таким образом, в этой пьесе П. Кулеш представил руководителей государства демонически антидуховными, в совершении зла им уступают даже Черт и Смерть. А всей этой антидуховной стае противопоставил свету душа и праведный дух Запорожца. И как бы мы не «дешифровали» описания и характеры действующих лиц, нужно определить главное: П. Кулеш очень удачно и прозрачно, а не двусмысленно в библейско-вертепной мистерии поставил и раскрыл вечную проблему: чем заканчивают кровавые властолюбцы — неминуемым и беспощадным наказанием.
Следовательно, П. Кулиш в ХІХ веке актуализировал вертепный сюжет о царе Ироде, который очень был популярным в ХVІІІ веке. Популяризация вертепного сюжета не приобрела в ХІХ веке такой массовый характер, как это было в ХVІІІ веке. А причин тому было несколько: во-первых, в ХІХ веке лишь отдельные писатели-народники прибегали к жанру вертепной драмы, чтобы постепенно ввести его как составную часть народного театра, ведь тематика и проблематика нижних этажей вертепа уже активно внедрялась в украинских водевилях первой половины ХІХ века; во-вторых, сугубо специфические диалоги вертепной драмы ХVІІІ века не прижились в вертепной драме П. Кулиша «Иродова морока», поскольку на их смену пришли четко выстроены монологи, в которых раскрываются мысли, намерения и стремления действующих лиц.
И уже совсем одиночным явлением стала вертепная драма в начале ХХ века.
Объяснение названия вертепной драмы П. Кулиша «Иродова морока