Паустовский К. Г. Коротко о себе Родился я в 1892

Паустовский К. Г. Коротко о себе

Родился я в 1892 году в Москве, в Гранатном переулке, в семье жедезнодорожного статистика.

Отец мой, несмотря на профессию, требовавшую трезвого взгляда на вещи, был неисправимым мечтателем. Он не выносил никаких тягостей и забот. Очевидно, из-за этих своих свойств отец долго не уживался на одном месте.

После Москвы он служил в Пскове, в Вильно и, наконец, более или менее прочно осел в Киеве, на Юго-Западной железной дороге.

Моя мать — дочь служащего на сахарном заводе — была женщиной властной и неласковой.

Всю жизнь она держалась «твердых взглядов» , сводившихся преимущественно к задачам воспитания детей.

Неласковость ее была напускная. Мать была убеждена, что только при строгом и суровом обращении с детьми можно вырастить из них «что-нибудь путное» .

Семья наша была большая и разнообразная, склонная к занятиям искусством. В семье много пели, играли на рояле, благоговейно любили театр. До сих пор я хожу в театр, как на праздник.

Учился я в Киеве, в классической гимназии. Нашему выпуску повезло: у нас были хорошие учителя так называемых «гуманитарных наук» — русской словесности, истории

и психологии. Литературу мы знали и любили и, конечно, больше времени тратили на чтение книг, нежели на приготовление уроков.

Лучшим временем — порой безудержных мечтаний, увлечений и бессонных ночей — была киевская весна, ослепительная и нежная весна Украины. Она тонула в росистой сирени, в чуть липкой первой зелени киевских садов, в запахе тополе и розовых свечах старых каштанов.

В такие весны нельзя было не влюбляться в гимназисток с тяжелыми косами и не писать стихов. И я писал их без всякого удержу, по два-три стихотворения в день.

В нашей семье, по тогдашнему времени считавшейся передовой и либеральной, много говорили о народе, но подразумевали под ним преимущественно крестьян. О рабочих, о пролетариате говорили редко. В то время при слове «пролетариат» я представлял себе огромные и дымные заводы — Путиловский, Обуховский и Ижорский, — как будто весь русский рабочий класс был собран только в Петербурге и именно на этих заводах.

Когда я был в шестом классе, семья наша распалась, и с тех пор я сам должен был зарабатывать себе на жизнь и ученье.

Перебивался я довольно тяжелым трудом, так называемым репетиторством.

В последнем классе гимназии я написал первый рассказ и напечатал его в киевском литературном журнале «Огни» . Это было, насколько я помню, в 1911 году.

С тех пор решение стать писателем завладело мной так крепко, что я начал подчинять свою жизнь этой единственной цели.

В 1912 году я окончил гимназию, два года пробыл в Киевском университете и работал и зиму и лето все тем же репетитором, вернее, домашним учителем.

К тому времени я уже довольно много поездил по стране.

В 1914 году я перевелся в Московский университет и переехал в Москву.

Началась первая мировая война. Меня как младшего сына в семье в армию по тогдашним законам не взяли.

Шла война, и невозможно было сидеть на скучноватых университетских лекциях. Я томился в унылой московской квартире и рвался наружу, в гущу жизни, о которой так мало знал.

Я пристрастился в то время к московским трактирам. Там за пять копеек можно было заказать «пару чая» и седеть весь день в людском гомоне, звоне чашек и бряцающем грохоте «машины» — оркестриона.

Трактиры были народными сборищами. Кого только я там не встречал! Извозчиков, Юродивых, крестьян, рабочих, толстовцев, молочниц, цыган, белошвеек, ремесленников, студентов, проституток и бородатых солдат — «ополченцев» .

Тогда у меня уже созрело решение оставить на время писание туманных своих рассказов и «уйти в жизнь» .

Я воспользовался первой же возможностью вырваться из скудного своего домашнего обихода и поступил вожатым на московский трамвай.

Поздней осенью 1914 года в Москве начали формировать несколько тыловых санитарных поездов. Я ушел с трамвая и поступил санитаром на один из этих поездов.

Мы брали раненых в Москве и развозили их по глубоким тыловым городам. Тогда я впервые узнал и всем сердцем и навсегда полюбил среднюю полосу России с ее низким и, как тогда мне казалось, сиротливыми, но милыми небесами, с молочным дымком деревень, ленивым колокольным звоном, поземками и скрипом розвальней, мелколесьем и унавоженными городами — Ярославлем, Нижним Новгородом, Арзамасом, Тамбовом, Симбирском и Самарой.

Во время работы на санитарном поезде я слышал от раненых множество замечательных рассказов и разговоров по всяческим поводам.

В 1915 году всю нашу студенческую команду перевели с тылового поезда на полевой. Теперь мы брали раненых вблизи места боев, в Польше и Галиции, и отвозили их в Гомель и Киев.

Осенью 1915 года я перешел с поезда в полевой санитарный отряд и прошел с ним длинный путь отступления от Люблина в Польше до городка Несвижа в Белоруссии.

В отряде из попавшегося мне засаленного обрывка газеты я узнал, что в один и тот же день были убиты на разных фронтах два моих брата. Я остался у матери совершенно один, кроме полуслепой и больной моей сестры.

Я вернулся к матери, но долго не смог высидеть в Москве и снова начал свою скитальческую жизнь.

Февральская революция застала меня в глухом городке Ефремове бывшей Тульской губернии.

Я тотчас уехал в Москву, где уже шли шумные митинги на всех перекрестках, но главным образом около памятников Пушкину и Сковелеву.

Я начал работать репортером в газетах, не спал и не ел, носился по митингам и впервые познакомился с двумя писателями — другом Чехова Гиляровским, и начинающим писателем — волгарем Яковлевым.

После Октябрьской революции и переезда Советского правительства в Москву я часто бывал на заседаниях ЦИКа, несколько раз слышал Ленина, был свидетелем всех событий в Москве в то небывалое, молодое и бурное время.

Потом опять скитания по югу страны, снова Киев, служба в Красной Армии в караульном полку, бои со всякими отпетыми атаманами.

Из Киева я уехал в Одессу, начал работать там в газете «Моряк» — пожалуй, самой оригинальной из всех тогдашних советских газет. Она печаталась на обороте разноцветных листов от чайных бандеролей.

В Одессе я впервые попал в среду молодых писателей. Среди сотрудников «Моряка» были Катаев, Ильф, Багрицкий, Шенгели, Лев Славин, Бабель, Андрей Соболь, Семен Кирсанов и даже престарелый писатель Юшкевич.

В Одессе я жил у самого моря, и много писал, но еще не печатался, считая, что еще не добился умения овладевать любым материалом и жанром.

Вскоре мною снова овладела «муза дальних странствий» . Я уехал из Одессы, жил в Сухуме, в Батуми, в Тбилиси, был в Эривани, Баку и Джульфе, пока, наконец, не вернулся в Москву.

Несколько лет я работал в Москве редактором РОСТа и уже начал время от времени печататься.

Первой моей книгой был сборник рассказов «Встречные корабли» .

Почти каждая моя книга — это поездка. Или, вернее, каждая поездка — это книга.

После поездки в Поти я написал «Колхиду» , после изучения берегов Черноморья — «Черное море» , после жизни в Карелии и в Петрозаводске — «Судьбу Шарля Лонсевиля» и «Озерный фронт» .

Во время Великой Отечественной войны я был военным корреспондентом на Южном фронте и тоже изъездил множество мест.

У каждого писателя своя манера жить и писать. Что касается меня, то для плодотворной работы мне нужно две вещи: поездки по стране и сосредоточенность.

В послевоенные годы я много ездил по Западу, — был в Польше, Чехословакии, Болгарии, Турции, Италии — жил на острове Капри, в Турине, Риме, в Париже и на юге Франции — в Авиньоне и Арле. Был в Англии, Бельгии — в Брюсселе и Остенде, — Голландии, Швеции и мимоходом еще в других странах.


1 Звезда2 Звезды3 Звезды4 Звезды5 Звезд (1 оценок, среднее: 5,00 из 5)


Паустовский К. Г. Коротко о себе Родился я в 1892