По произведениям Алданова
Иная, чем у названных выше писателей, концепция положена в основу исторических романов одного из самых известных в эмиграции художников — Марка Алданова. Талантливый исследователь — химик и аналитик, знаток права и древней философии, полиглот и страстный любитель книги, он создал своеобразную философию случая. «Его тема — ирония судьбы, для него суета сует — лейтмотив всей истории человечества», — отмечал Г. Струве.
Писателю близки слова одного из его героев: «Исторический прогресс есть процесс случайный. В сущности,
Толстым, с толстовским представлением
Однако господство в истории случая не означает, по Алда — нову, что у человека нет выбора. Напротив, в своей «борьбе со случаем» человек постоянно совершает выбор. Свободно, только в соответствии со своей совестью и разумом, он определяет жизненные приоритеты, ставит перед собой цели, ищет пути их достижения. Поэтому для Алданова особое значение имеет духовно-нравственный потенциал личности.
Только личность значительная, состоявшаяся может «потягаться со случаем», использовать «счастливый случай против несчастливого случая» и сыграть тем самым роль в истории. Противореча сам себе, Алданов утверждает, что история может подчиниться воле одного человека, при этом все будет определяться тем, какие идеалы исповедует человек, какие цели он ставит и как их собирается достигнуть. В соответствии с такой логикой Алданов рисует характеры героев — будь то реальные исторические персонажи или герои вымышленные.
В своих романах, охватывающих свыше двухсот лет отечественной и мировой истории, Алданов открыл не только русским читателям, среди которых был чрезвычайно популярен, но и читателям иностранным Россию не «ностальгическую», а историческую. Начинал же он как художник с небольшой повести «Святая Елена, маленький остров» , написанной к столетию со дня смерти Наполеона, что очень показательно для писателей зарубежья, нередко обращавшихся ко временам Великой французской революции и личности Наполеона для лучшего понимания истории русской революции. Здесь, в «Святой Елене…», появится образ, выражающий в аллегорической форме алдановскую философию истории.
Это установленная на крыше Собора Парижской Богоматери фигура дьявола с горбатым носом, который смотрит, высунув язык, на все, что происходит внизу, — символ суетных страстей человеческих, символ иронии судьбы. Та же мысль о суете сует прозвучит и в финальной сцене повести, где аббат читает у тела покойного императора книгу Екклезиаста: «Всему и всем — одно…»
«Святая Елена…» станет со временем завершающей частью тетралогии «Мыслитель» , но именно в этой повести сформулирована идея, символика всей серии исторических романов. За «Мыслителем» последует трилогия о русской революции: «Ключ» , «Бегство» , «Пещера» . Обыгрывая метафорический смысл названий произведения, исследователь А. Чернышев напишет о трилогии: «Это единственное в своем роде широкое полотно, взгляд с Запада на русскую революцию, на ее предысторию ; на вынужденное бегство многих, на тщетность попыток найти пещеру — убежище, спрятаться от судьбы — кручины». Особенностью трилогии, отличающей ее от всех других исторических произведений Алданова, является почти полное отсутствие здесь реальных исторических лиц, что А. Чернышев объясняет нежеланием художника вызвать споры о недавнем прошлом, о том, достоверно ли автор изобразил известных многим лично людей.
Но можно увидеть и другую причину малочисленности столь удающихся Алданову образов реальных исторических лиц: по его мнению, именно в отсутствии ярких личностей, которые могли бы противостоять надвигающейся катастрофе, воле Ленина, сумевшего убедить всех в необходимости революции, кроется причина того, что произошло с Россией в дальнейшем.
К вопросу об истоках революции Алданов вернется в романе «Истоки» , который сам писатель и большинство критиков назовут наиболее совершенным произведением автора. В романе ярко раскрылись черты Алданова-художника: стройность композиции романа и особая роль в нем мастерски нарисованных реальных исторических событий, занимательность, документальная точность и углубленный психологизм в создании образов деятелей эпохи, умение найти нетрадиционный подход к их изображению. Вот один из примеров: лунной ночью в Эмсе галантный русский царь спешит на свидание, а затем следует описание, казалось бы, случайной встречи двух молодых людей, Желябова и Перовской…
Используем тот же прием «игры с читателем», и который так любил Алданов: упомянув эти имена, сделаем ставку на читательскую эрудицию, которая позволит связать названные выше фамилии и увидеть, какую роль сыграет этот случай в русской истории.
Появятся в романе и традиционные для Алданова историко-философские размышления, и психологизированные портреты вымышленных персонажей, с которыми будут связаны не только исторические, социальные, но и нравственные проблемы, изображение нравственных исканий героев, их личной жизни, любви, искусства, тайны жизни и смерти. Именно в этом произведении наиболее отчетливо выявляется толстовская традиция — и в следовании принципу изображения, выявления характеров людей на фоне перешедших в историю событий, и в устремленности героев к безусловным нравственным ценностям, и в описании смерти Дюммлера. Школа Толстого сказывается и в использовании конкретных приемов писательского мастерства — например, остранения, в том числе иронического. Но вместе с тем очевидны и различия, прежде всего в философии двух писателей, о чем писал в рецензии на роман «Истоки» редактор американского «Нового журнала» М. Карпович: «Отрицая историю, Толстой уходил от нее к двум вечным полюсам: «высокому бесконечному небу»… и укорененной в земле родовой человеческой жизни. Кажется, ни то, ни другое Алданова не утешает. Во-первых, он не может уйти от истории.
Во-вторых, в нем нет следа толстовского руссоизма… Он гуманист, не верящий в прогресс. И это придает его мироощущению трагический характер».
Некоторыми чертами своего мировоззрения и творчества — скептицизмом и пессимизмом, присутствием авторской иронии — М. Алданов словно бы перебрасывает мост от плеяды старших писателей первой волны эмиграции, к которым он был близок и по возрасту, и по литературным традициям и пристрастиям, — к младшему поколению, для которого названные выше черты стали определяющими.
По произведениям Алданова