По произведению «Сказка о мертвой царевне»

Несомненно стремление поэта приблизить стиль сказки к русскому фольклору и просторечию. Пушкин ввел в нее народные эпитеты, разнообразные повторы, фразеологизмы, слова в ласковой форме:

Усадили в уголок, Подносили пирожок…

А в отдельных местах видна опытная рука художника. Например, поэтический образ золотое яблочко он развернул в выразительную картинку; в ней ощущается натюрморт:

Оно, Соку спелого полно, Так свежо и так душисто, Так румяно-золотисто, Будто медом налилось! Видны семечки насквозь.

Полученное от мачехи яблочко

так же коварно и обманчиво в своей привлекательности, как и она сама. Эмоционально богатая, глубоко лирическая, ироничная и наполненная драматизмом, сказка развивается по канве авторских интонаций, которые отражают пушкинскую «игру» в сказочника.

Автор как бы встает на уровень представлений народного исполнителя с его нравственными оценками. Царевна-сирота — это идеальная, с крестьянской точки зрения, девушка. Она белолица, черноброва и вместе с тем наделена целым кодексом положительных нравственных качеств: нраву кроткого такого, от зеленого вина Отрекалась она. Царевна подает хлеб нищей, ласкает

нежною рукою Соколко. Подчеркивается ее трудолюбие.

Красавица мачеха горда, ломлива, своенравна и ревнива. Жестокая властительница, она угрожает сенной девушке страшной казнью — рогаткой.

«Подстраиваясь» под народного исполнителя, в иронических интонациях автор раздваивается, его «маска» приоткрывается. Доброжелательная ирония незаметно вплетается в общий праздничный тон: Но как быть? И он был грешен…; Братья молча постояли Да в затылке почесали…

Такие интонации возможны и у народного сказочника. Но вот ирония затрагивает романтический литературный метод — и это уже только пушкинский голос.

Сцену, рисующую Елисея в пещере перед гробом мертвой невесты, можно рассматривать как пародирование романтических страстей. В фольклорной сказке эта встреча происходит отнюдь не в такой «экзотической» обстановке и, кроме того, всегда дается бытовое объяснение оживления царевны: с нее снимают предмет, от которого она умерла, или же у нее изо рта выпадает кусок отравленного яблока. У Пушкина невеста оживает от бурных чувств жениха:

И о гроб невесты милой Он ударился всей силой. Гроб разбился. Дева вдруг Ожила…

Можно уловить скрытую иронию и в контрастах эмоционального состояния героев: И встает она из гроба… Ах!.. И зарыдали оба.

И рядом с этим: И, беседуя приятно, В путь пускаются обратно…

В стиле сказок-поэм обнаруживаются и не пародийные романтические элементы. Они есть и в «Сказке о мертвой царевне…», что предотвращает упрощенное восприятие высокого, идеального содержания: в горести душевной; во тьме печальной; «Вдруг погасла, жертвой злобе, На земле твоя краса, Дух твой примут небеса».

«Нефольклорную» авторскую позицию выражает и драматизм, который можно уловить между строк. В образ бездушной красавицы мачехи вошел холодный «век-торгаш» со своим всеподавляющим эгоистическим началом. Царице хочется быть на свете всех милее — что тоже в своем роде «идея наполеонизма».

Еще более отчетливо она прозвучала в одновременно создававшейся «Сказке о рыбаке и рыбке» . Утрата нравственных начал пред страшной поступью «железного века» — важная тема творчества Пушкина 30-х гг. В его сказках столкновение добра и зла не могло пройти мимо современного исторического преломления, не вобрать дух своего времени.

Но все же ведущим ориентиром в позиции автора является традиционное народное сознание. В сказке господствует атмосфера идеальной русской крестьянской этики: царица ждет мужа у окна и смотрит в поле; молодая царевна дружно живет с богатырями:

Им она не прекословит, Не перечат ей они.

Богатыри соблюдают народный обычай гостеприимства, что выражается в фольклорной «формуле вызывания», известной в разных сюжетах русских сказок. Пушкин слышал ее в Михайловском варианте и творчески переработал.




По произведению «Сказка о мертвой царевне»