По произведению «Сказка о мертвой царевне»
Несомненно стремление поэта приблизить стиль сказки к русскому фольклору и просторечию. Пушкин ввел в нее народные эпитеты, разнообразные повторы, фразеологизмы, слова в ласковой форме:
Усадили в уголок, Подносили пирожок…
А в отдельных местах видна опытная рука художника. Например, поэтический образ золотое яблочко он развернул в выразительную картинку; в ней ощущается натюрморт:
Оно, Соку спелого полно, Так свежо и так душисто, Так румяно-золотисто, Будто медом налилось! Видны семечки насквозь.
Полученное от мачехи яблочко
Автор как бы встает на уровень представлений народного исполнителя с его нравственными оценками. Царевна-сирота — это идеальная, с крестьянской точки зрения, девушка. Она белолица, черноброва и вместе с тем наделена целым кодексом положительных нравственных качеств: нраву кроткого такого, от зеленого вина Отрекалась она. Царевна подает хлеб нищей, ласкает
Красавица мачеха горда, ломлива, своенравна и ревнива. Жестокая властительница, она угрожает сенной девушке страшной казнью — рогаткой.
«Подстраиваясь» под народного исполнителя, в иронических интонациях автор раздваивается, его «маска» приоткрывается. Доброжелательная ирония незаметно вплетается в общий праздничный тон: Но как быть? И он был грешен…; Братья молча постояли Да в затылке почесали…
Такие интонации возможны и у народного сказочника. Но вот ирония затрагивает романтический литературный метод — и это уже только пушкинский голос.
Сцену, рисующую Елисея в пещере перед гробом мертвой невесты, можно рассматривать как пародирование романтических страстей. В фольклорной сказке эта встреча происходит отнюдь не в такой «экзотической» обстановке и, кроме того, всегда дается бытовое объяснение оживления царевны: с нее снимают предмет, от которого она умерла, или же у нее изо рта выпадает кусок отравленного яблока. У Пушкина невеста оживает от бурных чувств жениха:
И о гроб невесты милой Он ударился всей силой. Гроб разбился. Дева вдруг Ожила…
Можно уловить скрытую иронию и в контрастах эмоционального состояния героев: И встает она из гроба… Ах!.. И зарыдали оба.
И рядом с этим: И, беседуя приятно, В путь пускаются обратно…
В стиле сказок-поэм обнаруживаются и не пародийные романтические элементы. Они есть и в «Сказке о мертвой царевне…», что предотвращает упрощенное восприятие высокого, идеального содержания: в горести душевной; во тьме печальной; «Вдруг погасла, жертвой злобе, На земле твоя краса, Дух твой примут небеса».
«Нефольклорную» авторскую позицию выражает и драматизм, который можно уловить между строк. В образ бездушной красавицы мачехи вошел холодный «век-торгаш» со своим всеподавляющим эгоистическим началом. Царице хочется быть на свете всех милее — что тоже в своем роде «идея наполеонизма».
Еще более отчетливо она прозвучала в одновременно создававшейся «Сказке о рыбаке и рыбке» . Утрата нравственных начал пред страшной поступью «железного века» — важная тема творчества Пушкина 30-х гг. В его сказках столкновение добра и зла не могло пройти мимо современного исторического преломления, не вобрать дух своего времени.
Но все же ведущим ориентиром в позиции автора является традиционное народное сознание. В сказке господствует атмосфера идеальной русской крестьянской этики: царица ждет мужа у окна и смотрит в поле; молодая царевна дружно живет с богатырями:
Им она не прекословит, Не перечат ей они.
Богатыри соблюдают народный обычай гостеприимства, что выражается в фольклорной «формуле вызывания», известной в разных сюжетах русских сказок. Пушкин слышал ее в Михайловском варианте и творчески переработал.
По произведению «Сказка о мертвой царевне»