По Пушкину и Толстому «Милосердие»

Термин «милосердие» несколько устаревший, непопулярный сегодня. Нечто свойственное лишь прежним временам. «Сестра милосердия», «Брат милосердия» — даже словарь дает их как «устар.». Но изъять милосердие — значит лишить человека одного из важнейших проявлений нравственности: милости к поверженным и пострадавшим. Вспомним русских писателей-гуманистов: Тургенева, Толстого, Достоевского, Короленко и других. Какое созвездие имен!

Каждый сказал о милосердии свое и по — своему. Милость к униженным, оскорбленным, становится

для русской литературы нравственным требованием, одной из высших обязанностей писателя. Живое чувство сострадания, вины, покаяния в творчестве писателей России росло и ширилось благодаря пушкинскому завету милости к падшим.

И долго буду тем любезен я народу, Что чувства добрые я лирой пробуждал. Что в мой жестокий век восславил я Свободу И милость к падшим призывал.

Как бы ни трактовать последнюю строку стихотворения А. Пушкина «Памятник», в любом случае она есть прямой призыв к милосердию. Можно проследить, как в поэзии и прозе своей Пушкин настойчиво проводит эту тему. Все творчество Пушкина —

высшее выражение ценностей общечеловеческих: любви, дружбы, чести, совести, справедливости, человеческого достоинства, милосердия. Особенно проникнута духом милосердия повесть Пушкина «Капитанская дочка». Ее можно назвать повестью о милосердии.

Центральная сюжетная линия повести — история взаимоотношений Гринева и Пугачева — есть прежде всего история милосердия.

С милосердия начинается эта история, им и кончается. Вспомним первую встречу Гринева с Пугачевым, когда Гринев приказывает отдать Пугачеву свой заячий тулуп. Савельич изумлен. И дело не только в том, что тулуп дорог.

Подарок бессмыслен. «Зачем ему твой заячий тулуп? Он его пропьет, собака, в первом кабаке». Да не полезет этот юношеский тулуп на пугачевские «окаянные плечища!» И Савельич прав: тулуп трещит по швам, когда Пугачев надевает его…

Однако пишет Пушкин:»Бродяга был чрезвычайно доволен моим подарком». Тут не в тулупе дело… Тут впервые промелькнуло между офицером Гриневым и беглым казаком Пугачевым нечто иное… В благодарности Гринева не просто благодарность.

Тут жалость, милосердие и… уважение. Уважение к человеку и его достоинству. И человеку холодно.

А человеку не должно быть холодно. Потому что он образ Божий. И мы не должны безразлично проходить мимо человека, которому холодно, потому что это кощунство. Все это почувствовал Пугачев. Потому и такое теплое напутствие Гриневу: «Спасибо ваше благородие!

Награди вас Господь за вашу добродетель. Век не забуду ваших милостей!»

И завязались между героями отношения, где высший и низший едины, где нет ни господина, ни раба, где враги — братья. Чем можно ответить на милость, на милосердие? Чем его измерить? — Только милосердием же. И через все остальные встречи Гринева и Пугачева основной темой идет именно тема милосердия.

При занятии Белогорской крепости Пугачев, узнав Гринева, тут же помиловал его, спас от смертной казни. «Я помиловал тебя за твою добродетель», за то, что ты оказал мне услугу…» — говорит Пугачев Гриневу. Но сколь несоразмерны услуга и воздаяние: стакан вина, заячий тулуп и… жизнь, подаренная офицеру противного войска, с которым ведется война. Пугачев должен был помиловать Гринева, потому что однажды Гринев разглядел человека в Пугачеве, и не может уже забыть этого Пугачев.

Все в повести полно милосердием.

Сама любовь Петра Андреевича Гринева и Марьи Ивановны Мироновой — не любовь — страсть, не любовь — восхищение, а христианская любовь, жаления. Любит и слезно жалеет Марью Ивановну, сироту, у которой не осталось никого близкого во всем мире, Гринев. Любит и спасает своего рыцаря от ужасной участи бесчестия Марья Ивановна. Милосерден Гринев и к своему врагу. Когда Гринев вырывает с помощью Пугачева Марью Ивановну из рук Швабрина, Гринев имеет достаточно оснований, чтобы ненавидеть изменника и насильника.

Однако вот как кончается глава «Сирота». Напутствуемые доброй попадьей Гринев со своей любимой отбывают из крепости. «Мы поехали. У окошка комендантского дома я увидел стоящего Швабрина. Лицо его изображало мрачную злобу.

Я не хотел торжествовать над униженным врагом и обратил глаза в другую сторону».

Торжествовать над уничтоженным врагом согласно христианской морали, которой руководствуется Гринев, стыдно. Так как, пока жив человек, Бог надеется на него, на его исправление. Следует тем более надеяться и человеку.

А устраивать «пир победителей» над поверженным противником — хамство. Потому и отворачивается Гринев. И в этом опять милосердие целомудренной души. Наконец на суде Швабрин оказывается главным — и, собственно, единственным — обвинителем Гринева. Швабрин возводит на Гринева сознательную и чудовищную клевету, грозящую последнему самым худшим.

Интересна реакция Гринева. » Генерал велел нас вывести. Мы вышли вместе. Я спокойно взглянул на Швабрина, но не сказал ему ни слова. Он усмехнулся злобной усмешкою и, приподняв свои цепи, опередил меня и ускорил свои шаги». Где-то слова уже бессильны…

И не только слова, но и любые жесты, грозящие ли, осуждающие ли. Так глубоко может отравить зло человеческую душу… И так важно здесь противопоставить болезни зла спокойный, трезвый взгляд.

И может быть, — Бог знает! — этот спокойный человеческий взгляд сможет послужить опорой мятущейся, одержимой, потерявшей себя преступной душе, поможет остановиться и не упасть в последнюю геенскую бездну отчаяния… Конец повести счастливый, но не слащавая подачка читателю «романтической повести», а логическое следствие целостной мировоззренческой позиции автора, утверждающий, что мир, «лежащий во зле», стоит на добре. Господствующим принципом отношений Пушкин считал гуманность.

Гармония между человеком и природой, внутри общества, в самом человеке покоится на его добрых чувствах, на способности к сердечности и милосердию. Искомую им гармонию, благородную простоту, нравственный артистизм имеет сама его личность, запечатленная в лирических стихотворениях, в прозе.

В «заветной лире», по слову самого поэта, отлилась его «душа». В ней, как сказал Гоголь, чувствуется прообраз прекрасного человека, который явится на Руси, может быть через двести лет.




По Пушкину и Толстому «Милосердие»