Поэты Чистого или Утилитарного искусства

В середине XIX века обострились споры между сторонни­ками так называемого «чистого» и «утилитарного» искусства. Первые полагали, что искусство имеет значение само по себе, как воспроизведение и создание прекрасного, всегда волную­щего душу человека, вторые ставили искусство на службу об­щественным задачам. Представителями «чистого» искусства, были Тютчев, Фет, Майков, Полонский, Григорьев и некоторые другие поэты, представителями искусства «утилитарного» — Некрасов, Плещеев, Надсон. Сложную позицию в этой борьбе занимал

А. К. Толстой.

Каждая из сторон была, очевидно, права по-своему; сторонники «чистого» искусства обращались к веч­ным общегуманистическим ценностям, представители «утили­тарного» искусства справедливо указывали на необходимость борьбы за демократизацию общества средствами искусства.

У поэтов «чистого» искусства широкое развитие получили пушкинские мотивы поэзии как божественного дара, непонят­ного непосвященным. Так, обращаясь к своей Музе, Фет пи­шет: «Заботливо храня твою свободу, / Непосвященных я к тебе не звал / И рабскому их буйству я в угоду / Твоих речей не осквернял». Муза предстает

поэту «нетленной богиней с задумчивой улыбкой на челе», «заветной святыней».

Тютчев развил этот мотив еще дальше: в стихотворениях «Silentium», «Молчи, прошу, не смей меня будить…», «Нам не дано преду­гадать…» поэт говорит о фатальном непонимании людьми друг друга, которое не в силах преодолеть даже поэт. Звучит у Тютчева и пушкинский мотив противопоставления поэта тол­пе; так, про свою душу он пишет: «Душа моя, Элизиум теней,/ Что общего меж жизнью и тобою! / Меж вами, призраки ми­нувших, лучших дней, / И сей бесчувственной толпою?..» Пушкинскую и лермонтовскую традицию понимания поэзии как божественного дара, а поэта — как пророка, развивает и Григорьев: «Поэт — пророк, ему дано / Провидеть в буду­щем чужом. / Со всем, что для других темно, / Судьбы из­бранник, он знаком. / Ему неведомая даль / Грядущих дней обнажена…» Интересную трактовку поэзии находим мы у По­лонского: он, пожалуй, впервые сблизил искусство с наукой «Миру, как новое солнце, сияет / Светоч науки, и только при нем / Муза чело украшает / Свежим венком».

Интересную позицию занимал в вопросе о предназначении поэзии А. К. Толстой. Не чуждый в своей лирике тем и проблем «чистого» искусства, он все же признался в одном из стихотво­рений: «Искусство для искусства / Равняю с птичьим свистом». Ему же принадлежит замечательная миниатюра о гражданст­венности искусства, о связи поэта с судьбой родины, народа:

Писатель, если только он Волна, а океан — Россия,

Не может быть не возмущен,

Когда возмущена стихия.

Писатель, если только он Есть нерв великого народа.

Не может быть не поражен,

Когда поражена свобода.

Писатели противоположного направления отстаивали в искусстве гражданственность, необходимость служения высо­ким общественным идеалам. Искусство, по их мнению, долж­но вести на борьбу, хотя бы даже сам поэт не будет удостоен за свою деятельность лаврового венка. Здесь очень сильно сказывались гоголевские традиции противопоставления лег­кой дороги возвышенного творчества и тернистого пути поэта гражданина, как например, в таком стихотворении Пле­щеева :»Пускай заманчив гладкий путь, / Но ты своей высокой цели, /Поэт, и в песнях и на деле / Неколебимо верен будь…

Иди по терниям колючим / Без ободренья и венца. / И будь бестрепетным бойцом, / Бойцом за право человека».




Поэты Чистого или Утилитарного искусства