ПОВЕСТЬ О ЕРШЕ ЕРШОВИЧЕ
Повесть о Ерше Ершовиче, темой которой является земельная тяжба между рыбами из-за владения Ростовским озером, дошла до нас в четырех значительно разнящихся друг от друга редакциях. В первой, старейшей и наиболее полной редакции рассказывается следующее. Лещ и Головль, крестьяне, бьют челом рыбам-судьям на «щетинника, на ябедника, на вора, на разбойника» Ерша, который, приплыв вместе с женой и детьми в Ростовское озеро, издавна принадлежавшее Лещу и Головлю, и назвав себя крестьянином, попросился сначала на ночлег на одну ночь, затем добился
Приведенный приставом Окунем на суд. Ерш утверждает, что он никого не бил и не грабил, что Ростовское озеро — его собственность и досталось ему от деда. Сам он — старинного рода, из детей боярских, а Лещ и Головль были холопами у его отца, и Ерш отпустил их на волю вместе с женами и детьми на помин отцовской души, некоторые же их родственники до сих пор живут у него в холопах.
Про себя Ерш говорит, что он не смутьян, не вор и не разбойник, живет
Ни у Леща с Головлем, ни у Ерша не сохранились письменные «данные» или «крепости» на право владения Ростовским озером, и потому суд прибегает к свидетельским показаниям и распоряжается в качестве свидетелей вызвать рыб Лодугу, Сига и Сельдь. Ерш при этом предупреждает судей, что Лещ со своими товарищами — люди зажиточные, в противоположность ему, человеку небогатому, что его противники с теми свидетелями, тоже людьми зажиточными, хлеб-соль водят между собой, находятся с ними в родстве, и потому свидетели «покроют» Леща.
Явившись на суд, свидетели показывают в пользу Леща и Го-ловля, а Ерша всячески поносят, называя его ябедником, воришкой, обманщиком. По поводу ссылки Ерша на его широкую известность и популярность в Москве свидетели говорят, что знают Ерша на Москве бражники и голыши — все те, которые не могут купить хорошей рыбы. Они купят ершей на полденьги, часть съедят, а остальное расплюют и выбросят собакам.
Все три свидетеля вдобавок ссылаются на воеводу Осетра и окольничего Сома, которые, в самом начале повести числясь в качестве судей, выступают теперь как свидетели, подкрепляющие отрицательную характеристику Ерша, данную Лодугой, Сигом и Сельдью. Злостные и лукавые проделки Ерша едва не довели до гибели Осетра, и от них же погиб брат Сома, завлеченный Ершом в невод.
Судьи постановляют дать Лещу с Головлем правую грамоту на Ростовское озеро, а Ерша выдать им с головою. Повернувшись к Лещу хвостом, Ерш предлагает ему и Головлю проглотить его с хвоста. Но ни с головы, ни с хвоста Лещ не может проглотить Ерша, потому что голова его очень костиста, а с хвоста Ерш вы-. ставил щетины, как лютые рогатины или стрелы. Ерш поэтому отпущен был на волю, а Ростовским озером стали, как встарь, владеть Лещ и Головль, у которых Ерш должен был жить как их крестьянин. Взяв правую грамоту на Ерша, Лещ и Головль велели по всем рыбным бродам и омутам бить его нещадно кнутом.
В заключение перечисляются все участники процесса, вплоть до палача, бившего кнутом Ерша.
Таким образом, в повести, в первой ее редакции, берутся под защиту крестьяне, насилуемые эксплуататорами-землевладельцами. Впрочем, в одном из списков первой редакции Ерш оказывается также крестьянином, самозванно выдающим себя за сына боярского.
Ни один из списков, относящихся к первой редакции, не воспроизводит более или менее точно протограф повести. В них, как и в списках других редакций, имеются противоречия и следы несогласованности отдельных частей текста, например в перечислении судей.
Во второй редакции, в которой в качестве истца назван лишь один Лещ с «товарищи», сыном боярским оказывается не Ерш, а Лещ; что же касается Ерша, то социальное лицо его тут не указано, о нем говорится лишь, что он из «маломочных людей». В этой редакции резче и определеннее, чем в первой, подчеркивается классовый характер суда, его потворство влиятельным и зажиточным людям и корыстность. Так, привлекаемый в качестве понятого Мень откупается тут от выполнения этой обязанности тем, что сулит приставу Окуню «посулы великие».
В некоторых текстах второй редакции Ерш, выслушав обвинительный приговор себе, говорит: «Господа судьи! Судили вы не по правде, судили по мзде, Леща с товарищами оправили, а меня обвинили», после чего, плюнув судьям в глаза, «скочил в хворост: только того Ерша и видели».
Третья редакция повести в основном ближе к первой, чем ко второй. В ней Лещ, как и в первой редакции,- крестьянин, а не сын боярский. Тут, в отличие от первой и второй редакций, где Осетр и Сом являются одновременно и судьями и свидетелями, устранена эта несообразность: оба они фигурируют здесь лишь как свидетели, вызванные Лещом.
Наконец, четвертая редакция, в которой о социальном лице тяжущихся рыб не говорится, составлена в форме народных прибауток, во многих случаях рифмованных. От нее естественный переход к сплошь рифмованной шутливой повестушке, рассказывающей о том, как поймали скрывавшегося после приговора Ерша, расправились с ним, понесли его на базар и сварили из него уху.
Во всех редакциях повести Ерш изображается как отъявленный плут, наглец, ловкий мошенник, умеющий благодаря своей наглости, соединенной с догадливостью, извернуться в трудных обстоятельствах. Ему удается одурачивать таких знатных, но недалеких лиц, как Осетр и Сом, которых он не только доводит до беды, но и зло при этом над ними издевается, невольно вызывая при этом если не сочувственное, то во всяком случае снисходительное отношение к себе со стороны читателя.
Вопрос о времени возникновения первоначальной редакции повести о Ерше до сих пор является спорным. Обычно этот вопрос разрешается путем изучения юридической терминологии, присутствующей в повести, а также процессуальных норм, нашедших в ней отражение. Если в протографе повести усматривают отражение терминологии и норм, закрепленных Судебником 1550 г., то возникновение ее относят ко второй половине, точнее — к концу XVI в.1; если же в протографе усматривают знакомство автора или редактора с Уложением 1649 г., то датировку повести отодвигают к середине или ко второй половине XVII в. Но не говоря уже о том, что ни одна из редакций повести не содержит в себе данных, на основании которых можно было бы утверждать, что она в чистом виде отражает процессуальные нормы Судебника 1550 г., о основу которого была положена система обвинительного, а не состязательного процесса, характерного для Уложения 1649 г., даже если признать связь судебной обстановки в повести с Судебником, а не с Уложением, нет оснований полагать, что повесть не могла возникнуть позднее XVI в.: ведь юридические нормы Судебника действовали до выхода Уложения и, значит, до средины XVII в., и к этому времени естественнее всего приурочить, как это делает большинство исследователей, написание повести, принимая во внимание характер ее содержания и стиля, роднящий ее с сатирическими повестями, отнесение которых к XVII в. не вызывает сомнений.
Нужно еще добавить, что решать вопрос о датировке повести, исходя из точного соответствия ее юридических реалий процессуальной практике того или иного периода времени, едва ли правильно, так как автор или редактор повести мог и не разбираться в юридических формах судебного процесса и допускать ошибки, притом порой довольно грубые. Если в списках первой и второй редакций мы сталкиваемся с такой крупной ошибкой с точки зрения юридической, как зачисление Осетра и Сома в разряд одновременно и судей и свидетелей, а в третьей редакции эта ошибка устранена, то нет оснований непременно утверждать, что в первых двух случаях мы имеем дело с порчей первоначального текста, а в третьем случае — с сохранением правильного чтения исконного текста: вполне возможно предположить, что указанная ошибка, ввиду повторяемости ее в двух редакциях, была допущена еще в протографе и затем уже, под пером более сведущего в судебных делах редактора, исправлена.
Итак, в вопросе о датировке повести о Ерше правдоподобнее всего оставаться в пределах первой половины XVII в., без более конкретного уточнения даты. В течение последующего времени — на протяжении XVII-XVIII вв.- повесть продолжала в рукописной традиции свою литературную историю, нашла себе доступ в лубочную литературу, была переработана в народную сказку и отразилась в народных пословицах и поговорках.
ПОВЕСТЬ О ЕРШЕ ЕРШОВИЧЕ