ПОВЕСТИ О «СМУТНОМ ВРЕМЕНИ»
Глубокие социальные сдвиги, бывшие результатом событий «Смуты», само собой разумеется, должны были очень сильно расшатать стройную и пышную идеологию богоспасаемого третьего Рима, которую на протяжении XV и XVI вв. созидала официальная Москва и которая к середине XVI в. мыслилась уже окончательно закрепленной и не подлежащей никакой критике, тем более отмене. Грандиозное здание, с такой уверенностью возводившееся, оказалось поколебленным.
И вполне естественно, что политический и сопровождавший его идейный кризис не мог не вызвать интенсивного
В повестях, сказаниях, житиях, связанных с эпохой и написанных частью в разгар событий, частью в ближайшие два десятилетия после них, нашли свое отражение, с одной стороны, реакция на социальные и политические потрясения, бывшие на рубеже двух веков, с другой — патриотический подъем, который вызывался напряженной борьбой с интервентами. Авторами всех этих
В последнем случае, как, например, в «Новой повести о преславном Росийском царстве», написанной в конце 1610 или в начале 1611 г., по всей вероятности, приказным дьяком и являющейся подметным письмом, мы сталкиваемся с ярко выраженной противобоярской тенденцией. Автор с негодованием отзывается о боярах прежде всего потому, что они попустительствуют самоуправству поляков, водворившихся в Русской земле, грабящих и разоряющих ее, насилующих и бесчестящих женщин. Бояре — «доброхоты» польского короля, «злого супостата» Сигизмунда и его сына Владислава, «а наши злодеи», «земледержьцы и правители», а лучше сказать,- «землесъедцы и кривители». Они «ум свой на последнее безумие отдали и к ним же, ко врагом, пристали».
В глазах автора повести единственной фигурой, около которой следует объединиться для восстания против поляков и покровительствующих им бояр, является патриарх Гермоген, «великий столп, и твердый адамант, и крепкий воин христов». Если бы таких непоколебимых столпов у нас было больше, думает автор, не приключилось бы столько зла «от таких душепагубных волков, от видимых врагов, от чюжих и от своих» .
Отклики крестьянской массы на события «Смутного времени» нашли свое выражение в песнях и былинах. В них с большим сочувствием говорится о Ксении Годуновой, о народном герое князе Михаиле Васильевиче Скопине-Шуйском, о Минине и Пожарском и с ненавистью — о «собаке-воре» самозванце «Гришке-расстриж-ке», о Марине Мнишек — «девке Маринке, злой еретице», о «проклятых народах», «поляках злых» и польском короле Сигизмунде, о «злых собаках» — боярах «кособрюхих». С одной стороны, Ско-пин-Шуйский становится героем былин Владимирова цикла, с другой — любимый герой нашего былинного эпоса Илья Муромец наделяется чертами, подсказанными эпохой: он зовется «старым казаком», подчас «донским казаком», стоит на стороне бунтующей «голытьбы» и выступает против Владимира.
На место старых врагов Русской земли — татар — теперь становятся поляки, именуемые «литвой поганой». Историческая песня XVII в. включает в число своих персонажей исторических лиц «Смутного времени». В дошедших до нас письменных памятниках этой поры крестьянская оппозиция не отразилась.
Произведения, вышедшие из оппозиционных крестьянских слоев, естественно, преследовались и уничтожались правительственной цензурой. Правительственные грамоты упоминают о «листах», вышедших из лагеря Болотникова в селе Коломенском. Так, в грамоте патриарха Гермогена 1606 г. читаем о прокламациях Болотникова: «Пишут Москве проклятые свои листы и велят боярским холопам побивати своих бояр и жены их, и вотчины и поместья им сулят… и хотят им давати боярство, и воеводство, и окольничество, и дьячество…»
Обращает на себя внимание литературная традиционность огромного большинства произведений «Смутного времени», их сильная зависимость от устоявшихся образцов предшествовавшей литературы, закрепленных московской книжной практикой XVI в. Почти во всем, что написано было в ту пору, сильно дают себя знать то «добрословие», та пышная риторика, в жертву которым сплошь и рядом приносится фактичность и достоверность изложения.
Любопытно, что некоторые авторы, бывшие свидетелями и даже участниками событий, предпочитают рассказывать о них не на основе личных наблюдений и воспоминаний, а на основе письменных источников. Характерно и то, что в описание реальных фактов здесь сплошь и рядом обильно вплетается традиционная фантастика разнообразных чудес, видений, знамений и т. д. Особенно показательно для литературы «Смутного времени» развитие жанра «видений» с их обличительным пафосом, направленным против виновников бедствий, постигших Русское государство. Старшим образцом этого жанра является «Повесть о видении некоему мужу духовну», вошедшая в так называемую «Повесть 1606 года».
Прагматическое объяснение событий в произведениях о «Смуте» большей частью заменяется взглядом на них как на наказание за умножение грехов и назидание согрешившим царям, боярам и всему русскому народу. Чаще всего конкретными виновниками несчастий называются Борис Годунов и Лжедимитрий I. Лишь изредка, как например у дьяка Тимофеева или Авраамия Палицына, причиной событий выставляется отсутствие единения, общественное нерадение, политическая апатия, то, что дьяк Тимофеев называет «бессловесным молчанием», а Палицын-«безумным молчанием» перед царем, иначе — раболепием перед властью и тупой покорностью злу и неправде.
ПОВЕСТИ О «СМУТНОМ ВРЕМЕНИ»