Речевой строй пьесы «Свои люди сочтемся»
В еще большей мере интерес драматурга к комической характерности изображаемой жизни выражается в речевом строе его пьесы. Продолжая традицию Фонвизина и Гоголя, Островский сделал новый шаг в организации комедийного диалога. Он вывел на сцену купцов не только с их жестами, позами, костюмами, не только с их сочным и грубым мещанским просторечием, но, что особенно важно, с их своеобразной манерой разговаривать. Зритель сразу чувствует, что герои комедии умеют говорить не только о том, что их в тот или иной момент практически интересует, что они
Уже в первой своей большой комедии Островский завершил создание характерологического диалога в русской драматургии.
За исключением последнего акта пьесы, где слышатся жалобы и сетования опозоренного Большова, упреки обманутого Рисположенского, речи героев в основном ведутся в тонах веселости, грубости и лукавства. И в самом строе этих внешних простодушных, а внутренне лукавых речей
Большов особенно комичен тогда, когда в грубых и пренебрежительных выражениях он искренне осуждает других за плутовство и нечестность, тем самым принимая позу честного человека. «Вот сухоядцы-то, постники! — говорит он, например, о своем обанкротившемся должнике. — И богу-то угодить на чужой счет норовят… Этот народ одной рукой крестится, а другой в чужую пазуху лезет». Или: «Иной такой бельведер с колоннами выведет, что ему со своей образиной и войти туда совестно».
А свои низменные намерения Большое, наоборот, старается прикрыть многозначительными фразами церковно-книжного происхождения. Например: «Лучше тихим-то манером дельце обделать. А там суди владыко на втором пришествии». «Вот она жизнь-то,- рассуждает он сам с собой. — Истинно сказано: суета сует и всяческая суета». Одобряя Лазаря за обман в торговле, он говорит: «Чай, брат, знаешь, как немцы в магазинах наших бар обирают.
Положим, что мы не немцы, а христиане провославные, а тоже пироги с начинкой едим…».
Подхалюзин, когда говорит с людьми, от него зависящими, по комическому характеру речи во многом похож на Большова и явно подражает ему. Он тоже умеет стать в позу честного человека и обвинить других в плутовстве. «Отчего же это у вас руки трясутся?- например, спрашивает он Рисположенского. — А, я так полагаю, от того, что больно народ грабите. За неправду бог наказывает». Но при этом молодой приказчик обнаруживает больше склонности не к церковно-книжным оборотам, а к варваризмам, заимствованным из речи более образованных слоев общества: «на все купечество мораль эдакая…», «ходи в аккуратен, «у меня теперь такая фантазия в голове…» и т. п.
Но в разговорах с Большовым, в особенности в объяснениях с ним, претендующих на искренность, Лазарь робеет и хитрит. И он комически прикрывает свою хитрость самоуничижением и угодничеством. Его речь становится тогда вкрадчивой и елейной по тону. Он «поет Лазаря» и говорит о «чувствах», «душе», «сердце», «совести». «Я вам, Самсон Силыч, по совести говорю, то есть как это все по моим чувствам…»; «Я теперича готов всю душу отдать за вас…»; «Да главное, чтобы была душа у человека, так он будет чувствовать» и т. п.
Особенно комичны неуклюжие попытки Лазаря объяснить свои возвышенные чувства благодеяниями хозяина. Например: «Как жимши у вас с малолетства и видемши все ваши благодеяния, можно сказать, Мальчишкой взят-с лавки подметать, следовательно, должен я чувствовать»…» и т. п. Наоборот, любезности Лазаря по отношению к Липочке, которой он действительно увлечен, лишены внутреннего комизма, и здесь смешна только его неуклюжесть.
Липочка еще в большей мере, чем Лазарь, стремится употреблять слова, заимствованные из речи более образованных слоев общества. Комизм ее речи и заключается в сочетании «благородных» слов, нелепой претенциозности, с которой она их произносит, и той грубости ее мещанского просторечия, которая выражает ее подлинную натуру. Липочка говорит: «оказия», «капидон», «видимый резон», «фантазируете», «конфузите», «формально», «натурально» и рядом с этим: «мухортик», «страм», «упаточилась, словно воз везла», «пивца хлебнула», «облаять кого-нибудь», «проклясть в треисподнюю», «очень нужно», «подите вы…» и т. п. В некоторых репликах сочетание этих двух тенденций ее речи приобретает особенно комическое звучание: «Я все хирею, — говорит, например, Липочка свахе, — то колики, то сердце бьется, как маятник; все как словно тебя подманивает или плывешь по морю, так вот и рябит меланхолия в глазах». «Что мне в твоем купце! — спрашивает она ключницу, — какой он может иметь вес?
Где у него амбиция? Мочалка то его, что ли, мне нужна?»; «Что ж он там спустя рукава-то сентиментальничает? — раздраженно говорит она о нерешительном женихе и т. п.
Комической стихии речи главных героев пьесы противостоят чувствительность речи маленького чиновника Рисположенского и отголоски народнопоэтической стихии, слегка намеченные в речи Аграфены Кондратьевны.
В трактовке этой ситуации перед писателем стояли две возможности. Жертву семейного гнета он мог бы противопоставить ее бытовой среде в нравственном и даже идейном отношении. Конфликт пьесы заключался бы тогда в столкновении героев, представляющих различные нравственные начала.
Он выявил бы внутреннее развитие угнетенной личности, борющейся со своей средой. Пьеса могла бы стать драмой или даже трагедией. С другой стороны, писатель мог представить угнетенную личность только слабой и пассивной жертвой существующих семейно-бытовых отношений, неспособной к нравственному и идейному развитию, которое противопоставляло бы ее своей среде. Тогда с помощью конфликта можно было бы глубже выявить отрицательное нравственное свойство консервативной среды, а тем самым и всего устоявшегося уклада социальных отношений.
И пьеса стала бы комедией в широком, жанровом смысле слова.
Речевой строй пьесы «Свои люди сочтемся»