Романы Достоевского: летопись страданий человеческих
Чем сильнее поэтический талант автора, тем большее количество людей и тем глубже заставляет он чувствовать и любить, что сам чувствует и любит. Чем выше идеал, тем выше поэт и симпатичнее его влияние. Каков же идеал Достоевского?
Первая черта этого идеала и высочайшая — это не отчаиваться искать в самом забитом, опозоренном и даже преступном человеке высоких и честных чувств. Вот маленький чиновник, необразованный, бедный, а всякий ли сумеет так искренне и горячо любить близкого, так деликатно, осторожно помогать ему, так тихо и скромно
Вот преступник, проявляющий черты сильной товарищеской приязни, сострадания. И таких примеров десятки. Другая черта идеала Достоевского — это убеждение, что одна любовь к людям может возвысить человека и дать ему настоящую цель в жизни.
Он рисует, например, юношу, который поставил себе целью приобретать деньги, трудиться,
И вот, вопреки своему надуманному намерению, он отдает ребенку свои сбережения, и все заботы, и всю проснувшуюся нежность молодого сердца. Любовь к людям у Достоевского — это живая и деятельная христианская любовь, неразрывная с желанием помогать и самопожертвованием. Вот образ девушки, которая бросает свой любимый круг, учение, столицу и терпеливо ухаживает за безногой сестрой, пьяным отцом и помешанной матерью.
Вот другая девушка, у которой сострадание к людям доходит до полного самозабвения. Любя одного человека, она скрывает и заглушает свое чувство, чтобы своим влиянием и любовью возвысить, облагородить другого, почти преступного человека. Вот девушка, которая падает совершенно низко, сохраняя в сердце глубокую любовь к своей нищей семье и тяжелой ценой оплачивая ее существование. «…» Поэзия Достоевского — это поэзия чистого сердца.
Вот еще личность, человек, неизлечимо больной, эпилептик, совершенно заброшенный: он до того откровенен и чужд фальши, что его называют идиотом; как ребенок, этот идиот чужд всякой неискренности, а добр и прост до того, что его легко обмануть и поставить в глупое положение. Чистое сердце ставит в наших глазах идиота выше всех окружающих, отдает ему нераздельно все симпатии. А сколько у Достоевского детей: милых, искренних, чистых сердцем детей.
Мне кажется, однако, что вот три черты могут характеризовать влияние поэзии Достоевского: во-первых, он развивает ум, проницательность, воображение и обогащает нас массой знаний о духовном мире человека в отношениях между людьми; во — вторых, он заставляет нас разбираться в собственных мыслях, чувствах, поступках, искренне и смело являться собственным судьей и карателем, избегая лжи, фальши и всяких сделок с совестью; в-третьих, и едва ли это не самое главное: он направляет наши симпатии в тот мир обездоленных, униженных и оскорбленных, который не может и не должен оставаться вне лучшей цели человеческой жизни.
Я различаю в романах Достоевского два типа совести. Первый — это совесть Раскольникова, совесть активная: она действует бурно, ищет выхода, бросает вызовы, но мало-помалу смиряется и начинает залечивать раны. Другая, и Достоевский особенно любит ее рисовать, — это совесть пассивная, свидригайловская: эта растет молча, незаметно, пухнет, как злокачественный нарост, бессильно осаждаемая призраками, и человек гибнет наконец от задушения в кругу, который роковым образом оцепляет его все уже и уже. Таковы были у Достоевского Ставрогин, Смердяков, Крафт.
Один из критиков назвал талант Достоевского жестоким — это не кардинальный признак его поэзии: но все же она несомненно жестока, потому что жестока и безжалостна прежде всего человеческая совесть.
Достоевский — творец полифонического романа. Он создал существенно новый романный жанр. Потому-то его творчество не укладывается ни в какие рамки, не подчиняется ни одной из тех историко-литературных схем, какие мы привыкли прилагать к явлениям европейского романа. В его произведениях появляется герой, голос которого построен так, как строится голос самого автора в романс обычного типа.
Слово героя о себе самом и о мире так же полновесно, как обычное авторское слово; оно не подчинено объективному образу героя как одна из его характеристик, но и не служит рупором авторского голоса. Ему принадлежит исключительная самостоятельность в структуре произведения, оно звучит как бы рядом с авторским словом и особым образом сочетается с ним и с полноценными же голосами других героев.
Основной категорией художественного видения Достоевского было не становление, а существование и взаимодействие. Он видел и мыслил свой мир по преимуществу в пространстве, а не во времени. Отсюда и его глубокая тяга к драматической форме.
Весь доступный ему смысловой материал и материал действительности он стремился организовать в одном времени в форме драматического сопоставления, развернуть экстенсивно.
Обычное у Достоевского явление парных героев объясняется этою же особенностью Можно прямо сказать, что из каждого противоречия внутри одного человека Достоевский стремится сделать двух людей, чтобы драматизировать это противоречие и развернуть его экстенсивно. Эта особенность находит свое внешнее выражение и в пристрастии Достоевского к массовым сценам, в его стремлении сосредоточить в одном месте и в одно время часто вопреки прагматическому правдоподобию как можно больше лиц и как можно больше тем, то есть сосредоточить в одном миге возможно большее качественное многообразие.
Отсюда же и стремление Достоевского следовать в романе драматическому принципу единства времени. Отсюда же катастрофическая быстрота действия, «вихревое движение», динамика Достоевского. Динамика и быстрота здесь не торжество времени, а преодоление его, ибо быстрота — единственный способ преодолеть время во времени. Новая художественная позиция автора по отношению к герою в полифоническом романе Достоевского — это всерьез осуществленная и до конца проведенная диалогическая позиция, которая утверждает самостоятельность, внутреннюю свободу, незавершенность и нерешенность героев.
Герой для автора не «он» и не «я», а полноценное «ты», то есть другое чужое полноправное «я» . Герой — субъект глубоко серьезного, настоящего, не риторически разыгранного или литературно-условного, диалогического общения.
В «Преступлении и наказании» замечательный следователь Пор — фирий Петрович — он-то и назвал психологию «палкой о двух концах» — руководствуется не ею, а особой диалогической интуицией, которая и позволяет ему проникнуть в незавершенную и нерешенную душу Раскольникова.
Три встречи Порфирия с Раскольниковым — это вовсе не обычные следовательские допросы; и не потому, что они проходят «не по форме» , а потому, что они нарушают самые основы традиционного психологического взаимоотношения следователя и преступника. Все три встречи Порфирия с Раскольниковым — подлинные и замечательные полифонические диалоги.
И в дальнейшем течении романа все, что входит в его содержание — люди, идеи, вещи, — не остается внеположным сознанию Раскольникова, а противопоставлено ему и диалогически в нем отражено. Все возможные оценки и точки зрения на его личность, на его характер, на его идею, на его поступки доведены до его сознания и обращены к нему в диалогах с Порфи — рием, с Соней, со Свидригайловым, Дуней и другими. Все чужие аспекты мира пересекаются с его аспектом. Все, что он видит и наблюдает, — и петербургские трущобы, и Петербург монументальный, все его случайные встречи и мелкие происшествия, — все это вовлекается в диалог, отвечает на его вопросы, ставит перед ним новые, провоцирует его, спорит с ним или подтверждает его мысли.
Автор не оставляет за собой никакого существенного смыслового избытка и на равных правах с Раскольниковым входит в большой диалог романа в его целом.
Такова новая позиция автора по отношению к герою в полифоническом романе Достоевского.
Романы Достоевского: летопись страданий человеческих