Русская поэзия серебряного века
Октябрьскую революцию Цветаева не поняла и не приняла. Лишь много позднее, уже в эмиграции, смогла она написать слова, прозвучавшие как горькое осуждение самой же себя: «Признай, минуй, отвергни Революцию — все равно она уже в тебе — и извечно… Ни одного крупного русского поэта современности, у которого после Революции не дрогнул и не вырос голос,- нет».
Цветаева не была монархисткой, но опасалась за судьбу России, опасалась перемен. Николай 2 отрекся от престола 1 марта 1917 года, на следующий день Марина написала:
Над церковкой
Заблудился ты, кремлевский звон, В этом ветреном лесу знамен. Помолись, Москва, ложись, Москва, на вечный сон. Цветаева жалеет и павшего царя и его семью и призывает: Грех отцовский не карай на сыне.
Сохрани, крестьянская Россия, Царскосельского ягненка-Алексия!
Осенью Цветаева одна едет к Волошину в Коктебель, чтобы побыть с сестрой, у которой умерли первый и второй мужья и младший сын Алеша. Там она оказалась свидетельницей того, как революционные
Ночь.- Норд-ост.- Рев солдат.- Рев волн. Разгромили винный склад. — Вдоль стен По канавам — драгоценный поток, И кровавая в нем пляшет луна. Ошалелые столбы тополей. Ошалелое — в ночи — пенье птиц. Царский памятник вчерашний — пуст, И над памятником царским — ночь.
Гавань пьет, казармы пьют. Мир — наш! Наше в княжеских подвалах вино!
Целый город, топоча как бык, К мутной луже припадая — пьет. В винном облаке — луна. — Кто здесь? Будь товарищем, красотка: пей!
А по городу — веселый слух: Где-то двое потонули в вине.
Услышав об Октябрьском перевороте, она выехала обратно в Москву, тревожась за детей и мужа. Цветаева узнает, что полк, в котором служил ее муж, защищает Кремль, и убитые исчисляются тысячами. Она думает о том, что может не застать мужа в живых и пишет письмо к нему — живому или мертвому.
Все обошлось, Цветаева встретилась с мужем в Москве, откуда он, впрочем, скоро уехал — сначала в Коктебель, а потом на Дон в Добровольческую армию. Цветаева тоже собиралась пережить страшное послереволюционное время в Коктебеле у Волошиных, но выехать туда уже было невозможно. Она осталась в Москве одна с двумя детьми, ничего не зная о муже.
В их квартиру вселили чужих людей, оставив Цветаевой с девочками и няней всего три комнаты. До сих пор она не сталкивалась с житейскими трудностями, была прислуга, кухарки, няни. Теперь же все это отошло в прошлое, пропали деньги, оставленные матерью, не хватало еды, дров, одежды. Жили мать с дочерьми в Москве очень бедно.
Осенью 1918 года Марина Цветаева устроилась на работу в Наркомнац, в этом ей помог ее квартирант. В своих воспоминаниях Цветаева приводит диалог между ней и жильцом: » — Марина Ивановна, хотите службу? — Это мой квартирант влетел, Икс, коммунист, кротчайший и жарчайший.
В этом коротком диалоге видна и ситуация в Москве того периода, и конфликт между мировоззрением обывателя и поэта. Обо всех бытовых подробностях повествуют записки Цветаевой «Чердачное», составленные из дневников того времени. «Чердачное» — потому что жили Цветаева с дочерьми в чердачной комнате большого дома, который прежде принадлежал им целиком.
Чердачный дворец мой, дворцовый чердак! Взойдите. Гора рукописных бумаг… Так. — Руку! — Держите направо, Здесь лужа от крыши дырявой.
Теперь полюбуйтесь, воссев на сундук, Какую мне Фландрию мне вывел паук. Не слушайте толков досужих, Что женщина — может без кружев! Ну-с, перечень наших чердачных чудес: Здесь наш посещают и ангел и бес, И тот, кто обоих превыше. Недолго ведь с неба — на крышу! Вам дети мои — два чердачных царька, С веселою музой моею пока Вам призрачный ужин согрею, — Покажут мою эмпирею. — А что с Вами будет, как выйдут дрова? — Дрова?
Но на то у поэта — слова Всегда — огневые — в запасе! Нам нынешний год не опасен… От века поэтовы корки черствы, И дела нам нету до красной Москвы! Глядите: от края — до края — Вот наша Москва — голубая!
А если уж слишком поэта доймет Московский, чумной, девятнадцатый год, — Что ж, — мы проживем и без хлеба! Недолго ведь с крыши — на небо.
В творчестве того времени ожидаешь увидеть ту тяжесть жизни, быта, которая сопутствовала поэту в нелегкие послереволюционные годы. Однако за редким исключением там совершенно противоположное — в это время Цветаева увлекается театром, создает шесть романтических пьес. А еще циклы «Любви старинные туманы», «Комедьянт», «Дон-Жуан», «Кармен». Все это было попыткой ухода от реальности в прошлое — восемнадцатый век, галантный, легкий, изящный.
Главная движущая сила всех ее пьес — любовь, почти всегда завершающаяся разлукой. Цветаева как будто не видит ужасной ситуации в стране.
Русская поэзия серебряного века