Шариков герой повести М. А. Булгакова «Собачье сердце»
В основе этой, по словам писателя, «чудовищной истории» сюжетный мотив, восходящий к романтикам, представленный позднее у Г. Уэллса, у русских символистов, а также у самого Булгакова : творение рук человеческих оборачивается против своего творца. Профессор Преображенский предпринимает «первую в мире операцию» по пересадке головного мозга.
Он пересаживает гипофиз пролетария Клима Чугункина, умершего от пьянства, дворовому псу Шарику, и тот «преображается» в человекоподобного монстра, Полиграфа Полиграфовича Шарикова, который
В собачьем племени мировой литературы Шарик ничем особо не выделяется — ни «интеллигентностью» чеховской Каштанки, ни «мудростью» бунинского Чанга. Шарик — пес трусливый и вороватый, готовый за кусок колбасы стерпеть любые побои, но его собачье сердце — верное и доброе.
Ничего этого нет в Ш. От Шарика в нем осталась только ненависть к кошкам. Оттого он поступает на службу «заведующим подотделом очистки города Москвы от бродячих животных «. А вот «пролетарская косточка»,
Своих товарищей он сразу же находит среди «товарищей», у него безошибочный нюх на классового врага и широкие виды на будущее, которое, как он считает, принадлежит ему. Запросы Ш. во многом совпадают с претензиями Присыпкина — героя комедии В. В. Маяковского «Клоп» . Однако различие между ними существенное: казавшееся Маяковскому накипью революции, «крашенным рыжим, а не красным», — в глазах Булгакова красным красно.
Литературную родословную образа Ш. иногда связывают с Гомункулусом, персонажем второй части трагедии Гете » Фауст «. В самом деле, оба персонажа являют собой существо, сотворенное человеком и «не до конца очеловеченное» . На этом моменте возможные параллели между ними обрываются. Если Гомункулус мечтает «доделаться» до человека «в полном смысле», то Ш. вполне удовлетворен своим настоящим состоянием.
Образование, культура, вкус, хорошие манеры, демонстрируемые «родителями» — профессором Преображенским и его ассистентом доктором Борменталем, — в понятиях Ш. излишество. Невежественный, нечистоплотный, одержимый манией доносительства, Ш. — полная противоположность Гомункулусу с его «тягой к красоте и плодотворной деятельности» .
На эту противоположность указывает в ряду прочего булгаков-ский контекст. В последнем романе писателя Воланд, прощаясь с Мастером у порога «вечного приюта», советует ему засесть над ретортой в надежде вылепить нового гомункула. Трудно допустить, что Мастеру уготована участь профессора Преображенского и обретенный в вечности покой обернется еще одним кошмаром.
Развязка судьбы Ш. и Гомункулуса схожа, но не одинакова: оба возвращаются к своему исходному состоянию. Гомункулус, разбив защитную колбу, растворяется в «абсолютном», откуда был вызван усилиями алхимика. Ш. же снова делается Шариком. Милиция, заявившаяся к профессору с обыском, обнаруживает «кошмарного вида пса с багровым шрамом на лбу», который, улыбнувшись, сел в кресло и гаркнул: «Неприличными словами не выражаться!»
Судьба Гомункулуса демонстрировала несовместимость органического и механического, естественного и искусственного. Эту гетев-скую коллизию Булгаков наполнил новым содержанием, показав, что искусственное может оказаться вполне жизнеспособным и живучим, больше того, угрожающим живой жизни и всему тому, что писатель называл «великой эволюцией». Отсюда различия в финалах. Гомункулус не смог выжить в естественной среде, Ш. в ней прижился. Больше того, нашел в лице Швондера подобие себе, столь же «не до конца очеловеченное», хотя и рожденное естественным путем.
Поэтому потребовалась повторная операция, чтобы Ш. опять стал Шариком.
Таков философский итог повести, не замеченный ее первыми читателями.
Большинство из них усмотрели в «Собачьем сердце» «острый памфлет на современность» и не продвинулись в понимании дальше аллюзийно-публицистического слоя. Образ Ш. восприняли как прямую аллегорию пролетариата, выкормленного интеллигенцией, т. е. профессором Преображенским. Такое восприятие центрального образа и всего произведения было предопределено самим текстом, но еще более «метатекстом».
Арест «Собачьего сердца» во время обыска, произведенного ГПУ на квартире Булгакова 7 мая 1926 г., последовавший затем запрет не только на публикацию, но даже на упоминание названия, наконец, появление повести в советской печати времен «перестройки» , встреченное громом демократических фанфар, — все это в совокупно сти придало произведению тенденциозно-политический смысл, лишив его серьезного философского значения.
В этом контексте Ш. превратился в идеологический жупел, которым публицисты пугали друг друга. «Правая» печать нарекла «детьми Шарикова» всех «левых», оперируя теми же классовыми императивами, которые сама отрицала как реликт «поколения шариковых». В этой плоскости были осуществлены все инсценировки и экранизации произведения. Между тем смысл булгаковского образа глубже и значительнее какой бы то ни было публицистики.
Писатель указывает на социальные эксперименты и показывает, во что обращается любое насилие над органической жизнью, над «великой эволюцией»: неважно, от кого это насилие исходит — от большевиков 20-х годов или от «прорабов перестройки» 80-х, от приверженцев модной во времена Булгакова евгеники или от «теургов», воодушевленных идеей «организации действительности», как ее формулировал Вл. С. Соловьев, — словом, от всех «инженеров человеческих душ» и «строителей» людских жизней.
(1 оценок, среднее: 5,00 из 5)Шариков герой повести М. А. Булгакова «Собачье сердце»