Сказка как жанр, виды сказок и их примеры
Сказка — жанр, известный уже в древности. Кто не знает, например, трогательной истории о любви Амура и Психеи, рассказанной Апулеем еще во II в. н. э.? Сказка узнается в ней без труда и по характерному фольклорному зачину, и по столь же характерному мотиву волшебных испытаний.
Однако вот что обращает на себя особое внимание: все традиционные народно-сказочные ходы подчиняются в этой вставной новелле из романа «Золотой осел» индивидуально-авторскому художественному замыслу.
Боги у Апулея удивительно напоминают «простых смертных».
Боги спорят и при этом ссылаются на… римское уголовное право.
Ирония Апулея позволяет ему как бы подняться над изначально-фольклорным материалом, взглянуть на него уже с высоты собственного эстетического сознания. Это умение писателя «заставить работать» элементы народно-сказочной структуры, являющиеся традиционными, в художественно и иной для них системе творчества — отличительная
Писатель при этом с традицией фольклора не порывает, а дает ей вторую жизнь, находит в ней скрытый, неиспользованный потенциал. Происходит игра жанром. Немецкие романтики, высоко ставившие принципы игры, подвергают переосмыслению и счастливый финал народной сказки, и фольклорное время.
Открытые, неоднозначные финалы типичны для сказок Гофмана. Теряет свойственную для фольклора неопределенность сказочное время и в пьесе другого немецкого романтика, Л-Тика, «Кот в сапогах» . Крестьянский сын Готлиб просит кота Гиниа как можно скорее сделать его счастливым. «Иначе будет поздно,- говорит Готлиб, — ведь уже половина восьмого, а в восемь театр закрывается».
Ироническая игра типичными народно-сказочными категориями продолжается и в реалистической сказке. Так, уточняет время исполнения волшебного желания персонаж пушкинской сказки царь Салтан, требуя от царевны «родить богатыря… к исходу сентября». Не чужды Пушкину-сказочнику и открытые, «немые» финалы: вспомним хотя бы конец «Сказки о рыбаке и рыбке» .
Таким образом, сказка является парадоксальным жанром. Тяготея к народному образцу, она одновременно решительно от него отталкивается. Данное противоречие заложено как будто и в самом термине сказка.
В самом деле, слово «литературная» имеет латинский корень «littera» — письмо, буква. Слово же сказка — от «сказывать», то есть «говорить». Оно напоминает нам о фольклорных истоках данного жанра, о его «устности».
В момент зарождения авторской сказки в России установка на чтение, на литературность формы была главным критерием ее художественности. Например, В. А. Левшин предлагал свои «Русские сказки» просвещенной публике конца XVIII в. в виде галантных рыцарских романов, которые должны были, по мысли автора, составить на читательском рынке конкуренцию популярной французской серии «Голубая библиотека». Не удивительно, что левшинская сказка в то время читалась как увлекательная беллетристика, образы которой сегодня могут вызвать только улыбку: «Чародей… слетел прямо на воду и ехал по реке, ровно по суху, прямо к ладие княгининой.
Тотчас послали у него спросить, откуду он, и как смеет подъезжать к ладие княжеской без докладу?..» Позднее сказка стремится к отказу от беллетристичности изложения, к устным истокам своего фольклорного детства. Для сказок Андерсена характерна ориентация на устную речь. Автор «Дюймовочки» как бы превращает читателя в слушателя своих сказок, стараясь восстановить атмосферу непосредственного общения с ним. Постоянные обращения к читателю -«слушайте же хорошенько!..», «кто бы мог подумать…», «представьте себе…» — характерный стилевой прием датского сказочника. Но одновременно андерсеновский читатель становится и «зрителем» — может наглядно представить себе картины. развернутые перед ним автором.
И разве не поражаемся мы вместе с солдатом из «Огнива» , глядя на огромную собаку, у которой глаза — «каждый с круглую башню».
Сказочные черты обнаруживались в литературе издавна — и притом в жанрах, от сказки, казалось бы, весьма далеких. Так, мотивы богатырской сказки находим во всемирно известном рыцарском романе нормандского трувера Тома «Тристан и Изольда», созданном около 1170 г. Сказочные сюжеты о герое-змееборце и мудрой жене, отгадывающей загадки царя, станут основой древнерусского рассказа о Петре и Февронии, который назван «Повестью». Повестью же названо и другое замечательное произведение древнерусской литературы XVII в. — о Горе-Злочастии, в котором также явно прочитывается сказочный мотив дружбы-вражды героя с Горем.
Народно-сказочный тип дурака, шута, по-своему воплощен Шекспиром в образе шута Фесте, о котором говорят: «Дурак умно валяет дурака».
Таким образом, сам тип народно-сказочного миропонимания мог воплощаться не только в жанре собственно сказки. Он органично усваивался разнообразными литературными жанрами.
Например, хорошо известно, что в народной сказке младший брат, который с виду кажется недалеким и глупым, оказывается счастливее своего «умного» и изворотливого старшего брата. А если хитреца и ханжу зовут Блайфилом. а простодушного и открытого Томом Джонсом, то. выходит, сказочная основа есть и в самом знаменитом английском романе XVIII в. — «История Тома Джонса, Найденыша» Филдинга.
По сказочному трафарету разыгрывают свои отношения Гринев и Пугачев в «Капитанской дочке» Пушкина, что дает им возможность в отдельные моменты как бы отступить от своих жестко заданных социальных ролей и выступить в «амплуа» легко узнаваемых сказочных персонажей. Между ними устанавливается явно неофициальный, чисто человеческий контакт, который восходит к этике народно-сказочного мотива волшебного помощника. По отношению к Гриневу Пугачев старается выдержать роль чудесного дарителя, который, предварительно испытав своего «протеже» на добродетель, выручает его затем из, казалось бы, безвыходных положений.
И уж совсем как в сказке все заканчивается благополучным соединением возлюбленных: вместе с героем счастье обретает и та, которую он так удачно и вовремя «догадался» назвать «невинно гонимой» «сиротой» — и Пугачев как добрый помощник, сообразуясь со сказочной логикой, спасает «красную девицу» — Машу Миронову.
Несмотря на то, что в середине XVII — первой трети XIX в. народно-сказочное мироощущение обнаруживает себя в большинстве традиционных литературных жанров, сказка продолжает сохранять свою самостоятельность, громко заявляя о себе именами Перро, Вольтера, Гофмана, Андерсена, Пушкина.
Такое длительное культурно-историческое соседство авторской сказки и сказочности литературных форм не могло не привести к тому, что на подступах к XX в. логика сказки захватывает сферу не только литературы, но и науки. Оксфордский математик Ч. Доджсон, он же Л. Кэрролл, создает одну из самых замечательных сказок мировой литературы — «Приключения Алисы в стране чудес» . Поэтика нонсенса и парадокса, составляющая основу этого произведения, привлекла к себе внимание известных ученых XX в.
Творчество Кэрролла предвосхитило художественные искания писателей-сказочников XX в. Относительность времени, которое можно то терять, то находить, превосходно ощущают многие герои знаменитой «Сказки о потерянном времени» Е. Шварца. Нотка нонсенса, атмосфера абсурда ощущаются в знакомых всем с детства стихах К. Чуковского. Кот у него может ехать «задом наперед», а жаба — «на метле», «волки от испуга скушали друг друга», а гиппопотам, подобно сказочному царю, вместо прекрасной царевны и «полцарства в придачу» обещает подарить двух лягушек и «пожаловать» еловую шишку богатырю-избавителю от чудовища-таракана.
В современном мире интерес писателей к сказкам растет. На поиски обетованной страны Муравии отправляется герой поэмы А. Твардовского Никита Моргунок. «Чудики», деревенские «грамотеи» В. Шукшина ощущают себя в окружении городских как сказочный «дурак» среди своих «умных» братьев. Образ-символ Царь-рыбы у В. Астафьева явно восходит к народно-сказочным представлениям о магическом животном, отношения с которым человек должен строить на путях мудрого компромисса и великодушия. «Роман-сказка» — такой подзаголовок имеет «Белка» А. Кима…
(1 оценок, среднее: 5,00 из 5)Сказка как жанр, виды сказок и их примеры