Славено-русский слог
Некогда расхожее представление о том, что Шишков выступал в этой полемике в качестве консерватора, пытавшегося сохранить обветшалую систему трех стилей от натиска энергичных представителей сентиментализма и предромантизма, само по себе давно обветшало. Если это представление и сохраняет кое у кого свой кредит, то исключительно в силу консервативности историков языка и невежества историков литературы.
В свое время В. Д. Левин, развивая идеи Г. О. Винокура, показал, что во второй половине XVIII века происходит размывание, если не разрушение,
Однако это именно «один из процессов». Параллельно в языке происходило чрезвычайно активное использование варваризмов и калек, главным образом на нижних ярусах «средней словесности» — в письмах, записках, мемуарах, деловых документах и т. п. . В. Д. Левин в этой связи замечал: «Фонвизин, в «Бригадире» зло высмеявший галломанов, сам употребляет в своих письмах огромное количество иностранных слов.
Ю. М. Лотман и Б. А. Успенский, основываясь на том факте, что именно «в переводной литературе наблюдается во второй половине XVIII в. возрождение церковнославянского языкового наследия», отметили важную сторону этого процесса, накладывающегося на старую модель церковнославянско-русской диглоссии: «Заимствованные и калькированные формы ассоциируются с высоким слогом, приравниваясь по своей стили-стической функции к церковнославянизмам»». Продолжая и развивая мысль исследователей, можно отметить, что на определенном этапе развития языка литературы церковнославя-низмы и заимствования могли не только выступать в сходных стилистических функциях, но и сосуществовать в одном контексте.
К сожалению, изучение языка русской литературы второй половины XVIII века под этим углом зрения практически не проведено, хотя, судя по всему, результаты могли бы быть весьма любопытными. Конечно, ситуации европейско-славянского макаронизма, столь характерного для Петровской эпохи, в прозе последней трети века мы не найдем. Однако некоторое ослабленное подобие ее, видимо, имело место.
Это было вполне естественно: тенденция к стилистической «славянизации» сопутствовала тенденции к дальнейшей «европеизации» языка и культуры Г О Винокур указал на частое соседство западноевропейской и славянизированной лексики пуляризуются вереде читателей, слова вроде амфитеатр, готический, натур,, фантом, феномен и пр. употребляются в повестях и журнальных статьях уже не только как термины, но и как слова общелитературные». Однако вместе с этими «европеизмами» в беллетристику переходят и сопутствовавшие им славянизмы. Во всяком случае, в публиковавшихся в карамзинском «Московском журнале» рецензиях на «славенорусские» переводы отмечалось смешение в рецензируемых книгах сла-вянизмов и галлицизмов.
Именно эта пестрая и неоформленная языковая стихия являлась фоном деятельности Шишкова и Карамзина Сам Карамзин в своей известной периодизации русского слога определил культурный период, породивший соответствующие языковые и стилевые тенденции, как «третью» эпоху — эпоху «переводов славяно-русских господина Елагина и его многочисленных подражателей*’5.
В. Д. Левин справедливо замечает: «Карамзинский этап в развитии литературного языка нельзя соотносить и сопоставлять только с системой трех стилей. Надо учитывать и те процессы второй половины XVIII в., которые свидетельствовали о наличии чуждых или даже враждебных этой системе тенденций». Это замечание следует дополнить в одном отношении: на фоне соответствующих процессов надлежит рассматривать не только реформу Карамзина, но и выступления его главного антагониста.
И Карамзин, и Шишков намеревались упорядочить, кодифицировать «послеломоносовскую» языковую стихию. В этом смысле Шишков был реформатором в не меньшей степени, чем Карамзин. Только направленность их реформаторских устремлений была принципиально разной.
Шишков стремился упорядочить литературный язык именно как язык книжный: его главная задача — очистить язык от наслоений устной речи, в первую очередь, от всех форм заимствований, разрушающих внутреннюю структуру языка, его «мудрость». Карамзин мечтает о создании универсального языка европейского типа, который мог бы быть равно пригодным и для изящной словесности и для разговора в хорошем обществе, приблизить книжный язык к языку разговорному.
Славено-русский слог