Сочинение: Природное и историческое в романе Пастернака «Доктор Живаго»
Природное и историческое в романе Б. Пастернака «Доктор Живаго»
Русская литература знает немало великих произведений, посвященных целым историческим эпохам, грандиозным изломам времен, изменениям вековых устоев. Для широкомасштабного отражения такого рода материала сложился особый эпический жанр — роман-эпопея, эталоном которого в русской литературе стал роман Л. Н. Толстого «Война и мир». Большинство писателей, осознанно или нет, во всем, подчас даже в названии, ориентировались на это произведение: «Хождение по мукам»
Во всех этих произведениях речь шла о великих исторических катаклизмах, во всех судьба народов описывалась в ее преломлении в судьбах целого ряда семей, родов, большого числа героев — от простых людей до вождей и полководцев. Наконец, традицию противопоставления вечности и неизменности природы текучести и новизне событий истории можно найти и у Л. Толстого, и у М. Шолохова.
Характеристика замысла книги, данная Б. Пастернаком в письме О. Фрейденберг: «Я в ней хочу дать исторический образ
Действительно, ни имен реальных исторических деятелей, ни описания реальных исторических событий в романе нет. Уже название романа — «Доктор Живаго» — говорит о том, что не эпоха, а отдельный человек, его судьба, его мысли становятся в эпицентре событий. История его взаимоотношений с любимыми им женщинами, история его творчества не просто уравнивается в правах — она оказывается квинтэссенцией, самым подлинным выражением — и оправданием целой исторической эпохи со всеми ее войнами и революциями.
То небывало новое понимание истории, которое стоит за романом «Доктор Живаго», лучше всего выражено в словах Николая Николаевича Веденяпина — «духовного отца» и, фактически, альтер эго центрального героя произведения: «А что такое история? Это установление вековых работ по последовательной разгадке смерти и ее будущему преодолению. Для этого открывают математическую бесконечность и электромагнитные волны, для этого пишут симфонии».
Оказывается, не история движения народных масс, не история политических интриг и войн, но история человеческого духа, история человеческой личности является подлинной историей. Она запечатлевает не великие войны, а великие открытия и говорит о ценности не объединяющих народы идей, но о ценности отдельного человека даже в век миллионных жертв и потоков крови и слез, когда сама мысль о значимости человека кажется нелепой.
Эта история, история в современном ее понимании, зародилась, по мысли писателя, вместе с христианством. Об этом не раз и всегда по — разному говорят Живаго, Веденяпин, Сима Тунцева, словно бы для того, чтобы простота и величие этой мысли открылись даже самому неискушенному читателю: «И вот в завал этой мраморной и золотой безвкусицы пришел этот легкий и одетый в сияние, подчеркнуто человеческий, намеренно провинциальный, галилейский, и с этой минуты народы и боги прекратились и начался человек, человек-плотник, человек-пахарь, человек-пастух в стаде овец на заходе солнца, человек, ни капельки не звучащий гордо, человек, благодарно разнесенный по всем колыбельным песням матерей и по всем картинным галереям мира». Именно с Христа началось понимание значительности даже самой на первый взгляд незначительной жизни — Лазаря, Магдалины, всякого человека, именно с Христа началось понимание возможности личного бессмертия — бессмертия не бога, не царя, не героя — бессмертия каждого человека, каждого из нас.
И поэтому история не бесконечная и вечная череда сменяющих друг друга событий, бессмысленная в своей бесцельности. История — постепенное и неуклонное накопление, как говорит Веденяпин, «духовного оборудования», с помощью которого человек обретет бессмертие. История не противостоит природе — она является частью общеприродного процесса вечной жизни. «Вчера я ночной митинг наблюдал. Поразительное зрелище. Сдвинулась Русь-матушка, не стоится ей на месте, ходит не находится, говорит не наговорится.
И не то чтоб говорили одни только люди. Сошлись и собеседуют звезды и деревья, философствуют ночные цветы и митингуют каменные здания. Что-то евангельское, не правда ли?
Как во времена апостолов», — недаром после этих слов воодушевленный Юрий Живаго чуть не открывает Ларе — и себе — свое сердце. В этом мире трудно провести границу, где прекращаются исторические процессы и начинаются природные, так же, как трудно отделить свои чувства, то, что происходит в твоей душе, от происходящего вокруг тебя. Даже революция сначала представляется Юрию Живаго природной стихией, разом положившей конец вековой несправедливости.
Многие жизненную позицию доктора воспринимают как его пассивность и даже фатализм и связывают ее с принадлежностью Живаго к русской интеллигенции, отличительной чертой которой эта пассивность якобы является. На самом деле правильнее такую позицию было бы обозначить как доверие к жизни. Главный герой романа видит, что вся действительность пронизана незримыми нитями, стягивающими в одно неразделимое единство личное, историческое и природное, ему открыта истина, что «общение между смертными бессмертно и что жизнь символична, потому что она значительна», то есть ничего не проиcходит просто так, все имеет свой глубинный смысл, и поэтому от человека требуется только довериться этому смыслу, и все будет хорошо. Потому-то бессмысленна для Живаго любая переделка жизни, затеянная на этот раз «гениями ограниченности» вроде Стрельникова или Ливерия: «Для них существование — это комок грубого, не облагороженного их прикосновением материала, нуждающегося в их обработке. А материалом, веществом жизнь никогда не бывает.
Она сама, если хотите знать, непрерывно себя обновляющее, вечно себя перерабатывающее начало, она сама вечно себя переделывает и претворяет, она сама куда выше наших с вами тупоумных теорий». И самоубийство Стрельникова в конце романа выглядит вполне закономерно: он не доверял жизни и в один из моментов просто выпал из нее; в стремлении навязать действительности свои представления о ней не нашел в жизни опоры и сломался под взятым на себя непосильным — и бессмысленным — грузом.
Таким образом, роман Б. Пастернака представляет собою уникальное для русской — да и мировой — литературы явление, и не потому лишь, что это «проза поэта». Просто впервые в произведении, посвященном целой эпохе, судьба человека показана не на фоне исторических событий, но как историческое событие, и дело здесь не в историческом величии этой личности, а в величии всякой человеческой личности вообще. То есть в том, что с возникновением христианства история стала возможна лишь как история человека и его постепенной победы над смертью.
Сочинение: Природное и историческое в романе Пастернака «Доктор Живаго»