Стефан Георге
Стефан Георге был первым, кто объявил стихи единственной художественной формой литературы. В его творчестве сказалась вся проблематичность столь односторонних взглядов, поднятых до уровня эстетической программы. Стефан Георге вырос в состоятельной семье, давшей ему возможность совершить ряд заграничных поездок, благодаря которым в конце 80-х годов он познакомился с парижскими символистами ; под их влиянием сформировались эстетические взгляды Георге, направленные на преодоление натурализма: искусство не должно служить нуждам общества,
Именно Стефаном Георге этот лозунг из дискуссий о французской литературе был перенесен в дискуссии о немецкой литературе.
Георге безапелляционно заявлял: «В поэзии… каждый, кто еще охвачен маниакальным желанием что-либо «сказать», не заслуживает быть допущенным даже к преддверию искусства». В поэзии важен «не смысл, а форма…»
Подобной эстетической программе соответствовала обособленность поэта. Ранние поэтические сборники Стефана Георге не поступали в книжные магазины, да и позднее они издавались в такой форме, которая
В своих ранних сборниках Стефан Георге наряду с вычурными стихами публиковал стихи, которые он называл «зеркальными отражениями души» и в которых изысканным слогом запечатлевалось элегическое чувство потерянности, одиночества — обычно на фоне картин осеннего парка. Однако утонченность сочетается здесь с холодностью, а боль — с властностью и презрением к людям. Так Альгабал, цезаристский персонаж одноименного
На царство великолепной роскоши,
Сборника, сменивший мир «деяний»
Равнодушно проходит мимо мертвого брата:
Пускай на вид я агнца смирней, Нежнее первоцвета в майский день, Но грозные кресало и кремень Таю я в глубине души моей.
По мраморным ступеням нисходя, Где брат простерт, что был по моему Убит приказу, лишь приподниму Пурпурный плащ над трупом брата я.
В последующих книгах Георге отошел от чистого эстетства раннего периода; в его стихах зазвучали новые мотивы: поэт провозглашает себя вождем избранников, он — провидец, указывающий путь своим последователям. К этому же периоду относятся и так называемые «Современные стихи», мифическая символика которых выражает тенденцию того же ретроградного антикапитализма, что была присуща и «народному искусству».
В стихотворении «Мертвый город» образу древнего, высеченного в скалах «материнского города» противопоставляется образ «новой гавани»; живущий здесь народ, растративший все свои силы в суетном торжестве и удовольствиях, умоляет о помощи правителей «материнского города» и слышит безжалостный приговор: «Вас всех ждет смерть. Вас много — и это уже святотатство.»
За этим приговором миру наживы и «толпы», требующим восстановления старой системы господства и порабощения, стояло ницшеанское по своим
Истокам и антидемократическое по своей сущности мировоззрение, политическая направленность которого со всей очевидностью выявилась после первой мировой войны: Стефан Георге оказался в непосредственной близости к идеям национал-социализма. Его книга «Новое царство» содержала стихи, которые можно истолковать как зов, адресованный к вождю «третьего рейха», хотя сам Георге пытался лишь изобразить «поэта в годы смуты».
Действительно, немало членов «кружка Стефана Георге» стали провозвестниками германского фашизма.
Сам Георге видел в коричневых колоннах Гитлера лишь «толпу». Он не пожелал принять участие в торжествах, которые должны были состояться по случаю его назначения президентом Прусской академии искусств в 1933 году. В декабре того же года он умер в Швейцарии.
Стефан Георге