Традиционное представление о реализме

Предполагалось, что реализм ограничивает свою компетенцию познанием эмпирической действительности, стремясь исчерпать ее во всем ее объеме. Считалось. что реализм оценивает все тайны мира как нечто еще не познанное, но познаваемое в принципе. Наконец, было принято считать, что реализм ставит под сомнение возможность серьезного отношения ко всему метафизическому, сверхчувственному.

Показательно, что уже предпринимались разнообразные попытки скорректировать сам термин «реализм» применительно. к творчеству Пушкина, В коллективной

монографии «Развитие реализма в русской литературе» И. Е. Усок и У. Р. Фохт писали о совмещении в «Евгении Онегине» реалистических и романтических начал, рассматривая это совмещение как естественное для раннего этапа реализма.

Однако не менее существенным было то, что парадоксальные сочетания разнородных признаков были обнаружены не только в произведениях Пушкина. Их находили, скажем, в романах Достоевского или Толстого, которые прежде признавали и сейчас продолжают признавать реалистическими. Изучение этого этапа в развитии реализма позволило установить, что мифопоэтизация романных сюжетов, внедрение

в них легенды, утопии и пророчества, метатипическая трактовка характеров и т. п. со временем могли даже усиливаться в реалистической литературе.40 Таким образом, была максимально затруднена возможность рассматривать сочетание эмпирического и мистериального как свойство раннего реализма, еще не обособившегося от романтической культуры.

Литературоведение оказалось перед возможностью признать это парадоксальное сочетание свойством реализма «вообще или, по крайней мере, свойством определенного устойчивого типа реалистического художественного мышления.

Такое признание, думается, было бы вполне логичным. Оно не могло бы быть согласовано с традиционными представлениями о реалистическом миропонимании, которые выстраивались вокруг концепции Гуковского. Однако оно вполне согласовалось бы с теми результатами изучения реалистической поэтики и стилистики, о которых говорилось выше.

Если признать, что в реалистической художественной системе решающее значение имеет принцип «неисправляемых противоречий. Если признать, что этот принцип действует на всех структурных и смысловых уровнях реалистического литературного произведения, то парадоксальное сочетание эмпирического и мистериального в художественной системе Пушкина и других русских реалистов не должно кого-либо удивлять.

Представляется, что именно пересмотр традиционных представлений о реализме как таковом может открыть перспективу для серьезного изучения проблемы «Пушкин и реализм». Однако на этом пути исследователь столкнется с несколькими новыми проблемами, настоятельно требующими, но пока еще не имеющими решения. Точнее говоря, проблемы эти пока еще даже не поставлены с должной четкостью, поэтому для начала было бы полезно просто очертить их круг.

Первая из этих новых проблем — группа вопросов о логике и, что не менее важно, о механизмах сцепления разнородных тематических и конструктивных элементов, которые сочетались в произведениях классиков русского реализма. На каких правах входили в реалистическую картину мира трансцендентные категории, унаследованные реализмом от дореалистических художественных культур, какой была функция таких категорий в составе реалистического миропонимания? Как ассимилировались и, следовательно, преобразовывались в реалистических художественных структурах соответствующие трансцендентным категориям мифопоэтические формы? Подобные вопросы группируются вокруг вопроса об условиях, обеспечивающих равновесие эмпирического и мистериального планов.

Соотношение двух планов изучено пока лишь в минимальной степени.

Еще одна крупная проблема, на которую неизбежно натолкнется исследователь, попытавшийся выяснить соотношение между творчеством Пушкина и реалистическим направлением, это вопрос о том, что представляет собой литературное направление как таковое. Вопрос этот сразу окажется сложным. Уже начинает оформляться точка зрения, согласно которой каждое из литературных направлений XIX века развертывается на разных уровнях и что разные уровни внутри одного и того же направления часто отличаются друг от друга не менее существенно, чем разные направления.’11 Так, рядом с многомерным, «синкретическим» реализмом Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Тургенева, Лескова, Толстого, Достоевского обнаруживается реализм, вполне соответствующий обычному представлению о нем-тяготеющий к тому, чтобы образовать замкнутую систему, обеспечив ее надежность отказом от всяких устремлений к метафизическому и потустороннему.

Таков реализм на уровне литературы «второго ряда», реализм Павлова, Буткова, Слепцова, Альбова.

Подобное соотношение замкнутого и открытого вариантов характерно и для других направлений XIX века. И напрашивается следующий вопрос: что именно следует считать наиболее существенным для определения литературного направления? Что в этом случае важнее: «средний» уровень, на котором направление обладает наиболее жестком определенностью и ограниченностью от других, «высший уровень», на котором проявляется известная свобода от этой жесткой определенности и ограниченности, или же в центре внимания должно оказаться соотношение двух уровней, напряжение, создаваемое их различием?

Вопрос этот нельзя ни отменить, ни обойти, между тем он тоже не изучен и, в сущности, даже не поставлен.

И, наконец, третья проблема, которую вряд ли сможет миновать пушкинистика ближайших десятилетий, связана с той закономерностью, в силу которой выдающийся писатель по-видимому никогда не принадлежит к одному литературному направлению. Он в той или иной степени независим от любого из направлений, в то же время диапазон его творческих поисков настолько широк, что поиски эти пересекаются со всеми литературными направлениями современной писателю эпохи. Более того, творческие искания выдающегося писателя пересекаются и со всеми литературными направлениями прошлого, чьи установки, концепции и конструктивные особенности оказываются актуальными для его современности.

А поскольку вектор творческих исканий такого писателя обычно направлен в будущее, неизбежно пересечение его устремлений с литературными направлениями, которым еще только предстоит появиться.

Потому, скажем, вопрос «Пушкин и реализм» вряд ли может быть решен как отдельная самостоятельная проблема. Это всего лишь аспект более широкой и в то же время неразделимо единой проблемы «Пушкин и литературные направления». Отношения Пушкина с литературными направлениями настоящего, прошлого и будущего целесообразно изучать комплексно. И, что, может быть, всего важнее, должен быть выяснен сам тип отношения к «направленческим» ориентирам, характерный Для творческой индивидуальности Пушкина.

Работа такого рода практически еще не начиналась, она еще тоже вся впереди.

Подводя итог, можно констатировать реальность и серьезность проблемы, обозначенной заглавием. В принципе, можно предполагать, что интерес к ней возвратится, когда перестает действовать инерция отталкивания от нее, созданная обстоятельствами, которые мы попытались охарактеризовать выше. Со временем полузабытая проблема может приобрести экзотичность и даже некоторую привлекательность для отвыкшего от нее сознания. В данном случае это тем более возможно, что появились предпосылки для того, чтобы проблема «Пушкин и реализм» впервые действительно стала проблемой.

Но, как всегда в подобных случаях, разработка проблемы натолкнется на серьезные трудности, связанные с поисками адекватного аналитического инструментария и неизученностью целой группы вопросов общего порядка. Преодоление этих трудностей можно считать задачей завтрашнего дня. Задачей дня сегодняшнего является предварительная «расчистка» методологического пространства будущих исследований.

Как попытку сделать это, видимо, и следует оценивать публикуемую статью.




Традиционное представление о реализме